.png)
Можно ли с помощью «Ревизора» Николая Гоголя разобраться в причинах мирового финансового кризиса 2008 года? Вполне, считает профессор Антверпенского университета и выпускник РЭШ Константин Егоров. Он объясняет, почему и банкиры, и финансисты, и заемщики в США вели себя подобно Хлестакову, а сам он — типичный Homo economicus.
Это совместный проект Российской экономической школы и издания N + 1. В предыдущих циклах мы писали о нобелевских лауреатах по экономике и разбирались в терминах институциональной теории. В новой мини-серии мы посмотрим на экономические теории в литературных произведениях — в предыдущем тексте мы писали о связи импульсивности и финансов у героев Стефана Цвейга, а также о о последствиях войн за ресурсы в романе «Дюна» и реальном мире.
Подзабывшим подробности гоголевского «Ревизора» может показаться, что это произведение вроде «Поймай меня, если сможешь» или «Талантливого мистера Рипли». Казалось бы, Хлестаков, как заправский аферист, выдает себя за большого чиновника из Петербурга, умудряется быстро собрать взятки со всех платежеспособных жителей города и уехать до того, как вскроется правда. На самом деле в комедии Гоголя (которая, безусловно, значительно глубже) Хлестаков — отнюдь не гениальный мошенник, наживающийся на доверчивых горожанах. Он сам, скорее, простофиля и едва ли умнее других персонажей комедии. Как описывает его Гоголь, Хлестаков «приглуповат», «без царя в голове», «говорит и действует без всякого соображения». Как же такой человек смог обставить целый город, включая его главу, который «мошенников над мошенниками обманывал»?
Хлестаков изначально не думал никого обставлять. К моменту начала пьесы он уже две недели жил в уездном городе, не предпринимая ни малейшей попытки кем-то притвориться и кого-то обмануть. Верхом его мечтаний было занять у кого-нибудь денег, чтобы, во-первых, поесть, а во-вторых, отыграться в карты у пехотного капитана из Пензы. Причем именно в таком порядке. Это местные помещики Бобчинский и Добчинский принимают его — окончательно оголодавшего и заглядывающего в чужие тарелки, как им привиделось, с ревизией — за настоящего тайного ревизора.
Постановка «Ревизор» в Национальном театре Марибора / Mirko Japelj / Wikimedia Commons / Public Domain
Опасаясь не успеть вовремя дать взятку, Городничий спешит к Хлестакову. Их первый диалог — настоящая битва ложных ожиданий (столь излюбленных экономистами). Оголодавший и напуганный Хлестаков видит в собеседнике представителя власти, пришедшего отправить его в тюрьму за неуплату долгов хозяину гостиницы, и принимается жаловаться ему на обстоятельства. Сытый и не менее напуганный коррупционер Городничий воспринимает все проблемы Хлестакова как часть легенды анонимного ревизора, и в каждом его слове ищет скрытую угрозу в свой адрес.
Окажись на месте Хлестакова настоящий аферист вроде Остапа Бендера, он, несомненно, старался бы помалкивать и ничем не выдать себя в начале встречи. Он тут же уловил бы страхи Городничего и начал бы на них наживаться. Хлестаков же сперва находился в полном неведении относительно ожиданий окружающих. Он честно и неоднократно говорил, что едет в деревню к отцу и испытывает временные финансовые трудности, просил взаймы при любой возможности, как, вероятно, просил у каждого встречного и до встречи с Городничим. Но на этот раз его абсолютно искреннее поведение однозначно считывалось окружающими как незамысловатая легенда ревизора, вымогающего взятки.
Его поведение и истории будто приводили горожан в восторг. Они предлагали ему взаймы все больше и больше, потакая каждому его желанию и соглашаясь с каждой глупостью, произнесенной Хлестаковым. Когда ему показалось, что Земляника был ниже ростом днем ранее, бедному попечителю богоугодных заведений не оставалось ничего, кроме как согласиться с явной бессмыслицей, дипломатично произнеся «очень может быть». Такое подхалимство на грани с безумием развратило бы кого угодно. Хлестакову не нужно было стараться кого-то обмануть и выдумывать, подобно Бендеру, «способы отъема денег у населения». Люди сами отдавали ему деньги, хотя он вел себя так же, как и всегда, и лишь проявил чуть больше активности в ответ на поощрение окружающих.
Несложно вообразить, как такая же история могла бы приключиться буквально с кем угодно. Представим себе на месте Хлестакова персонажа «Мертвых душ» Манилова. Вряд ли он стал бы выпрашивать в долг, чтобы отыграться в карты. Но в ответ на радушный прием гостеприимного Городничего наверняка бы не удержался и поделился бы парой идей о том, как можно было бы улучшить жизнь в этом уездном городе, а то и во всей России. До смерти напуганные чиновники не преминули бы интерпретировать это как призыв к действию и сразу же предложили бы «проинвестировать» в его «прожекты», которые нашли бы очень и очень перспективными. И хотя такой шаг в сторону реальных дел и финансовой ответственности самого Манилова мог бы напугать, вряд ли он нашел бы в себе силы отказаться — иначе пришлось бы признаться себе, что он лишь фантазер. В итоге ему, скорее всего, удалось бы, как и Хлестакову, собрать денег с горожан, только не взаймы, а как взнос в совместное предприятие. Вот только уездный город он бы покинул с неприятным грузом ответственности, а не с искренней радостью Хлестакова.
Очарование «Ревизора» еще и в том, что, в отличие от стереотипного голливудского фильма, такая до абсурда смешная ситуация не является ни притянутой за уши, ни невероятной, а, напротив, совершенно реальной. Каждый из нас постоянно подстраивается под чужие ожидания, не только не замечая этого, но даже и не осознавая, в чем они заключаются.
Яркий тому пример — мировой финансовый кризис 2008 года. Цены на недвижимость в США устойчиво и подозрительно быстро росли много лет, так что к началу года очень многие эксперты видели в этом самый настоящий пузырь. Лопнув, он обанкротил большое количество людей. Их состояние, конечно, никуда не испарилось, а перешло в руки тех, кто успел продать свою недвижимость по завышенным ценам. Неудивительно, что со стороны это выглядело как дело рук Остапа Бендера, и многим было интересно вычислить главных бенефициаров этой «аферы». И хотя немало финансистов рутинно нарушали закон в преддверии кризиса, до мирового масштаба он разросся все же не столько из-за злого умысла, сколько из-за того, что каждый американец оказался немного Хлестаковым.
Большинство из нас лелеют понятную мечту о собственном доме, которая долгое время оставалась для многих американцев труднодостижимой: дома были дорогими, а ипотека — неподъемной. В какой-то момент часть финансистов смогла, как казалось, приблизить эту мечту, словно они были рождены, чтобы сказку сделать былью. Они убедили общество и рынок, что если упаковать много отдельных ипотечных кредитов в один большой набор, то такой актив будет почти беспроигрышным вложением, ведь риски будут распределены среди множества заемщиков и банков. Из-за этого финансисты стали охотно покупать любые (в том числе даже самые рискованные) ипотечные кредиты, выданные банками. В ответ банкиры — будь то бендеры, хлестаковы или маниловы — повели себя совершенно одинаково. Им необязательно было знать, зачем у них скупают плохие ипотеки. Они могли выдать кредит кому угодно и тут же продать его. Неудивительно, что банки стали выдавать простым американцам ипотеки почти так же, как в Хлестакова впихивали свои «займы» уездные чиновники.
В свою очередь рядовые американцы, как и Хлестаков, почувствовали, что жизнь для них резко изменилась в лучшую сторону. Если раньше им было крайне трудно занять нужную сумму для покупки даже скромного дома, то теперь банки сами за ними охотились, чтобы выдать ипотеку покрупнее, зачастую даже без наличия документов о доходах и без первичного взноса.
Кто-то, словно Хлестаков, радостно побежал покупать дом своей мечты. Другие, как Манилов, пошли делать тоже самое, но с тяжелым грузом ответственности по кредитам на своих плечах. А те, кто последовал примеру Бендера, могли осуществить две мечты одновременно: купить дом по ипотеке (и не один!), дождаться роста его стоимости и заменить старую ипотеку на более крупную — ведь под больший залог и занять можно больше. В итоге каждый год они получали от своего банка все больше денег «за просто так», так что многим из них уже и не нужно было работать. В худшем случае банк мог забрать их дом, и они остались бы «при своих», то есть в таком же положении, как и до своей первой ипотеки. По сути, они как бы получали деньги за проживание в новом доме, и все это — строго в рамках закона!
Чем больше людей включались в игру и покупали дома, тем быстрее дорожала недвижимость, и тем больше раздувался пузырь. Закон, безусловно, нарушался. Многие банки закрывали глаза на проблемы заемщиков, кредитовали даже самых безнадежных и не соблюдали тем самым нормы регулирования. Но эта ситуация возникла не из-за злого умысла американских банков, а из-за финансистов, которые рассчитывали, что смогут продать любую ипотеку, если спрячут ее достаточно глубоко внутри большого набора ипотек. Банкам достаточно было, подобно Хлестакову, просто быть собой — продолжать вести себя как и прежде, выдавая ипотеки. Можно было радоваться наплыву клиентов и богатеть. Ровно так же простые американцы могли радоваться и справлять новоселья, а не пытаться разгадать причины неожиданной щедрости прежде скупых банков. Хлестаков тоже далеко не сразу стал задаваться вопросом, почему именно в этом уездном городе оказалось так много по-настоящему хороших людей, готовых выручить в трудную минуту.
Читающий «Ревизора» экономист может найти в этой комедии еще одну пикантность. Дело в том, что в душе он замучен упреками в адрес теоретических моделей. С одной стороны, люди в них слишком рациональны и даже слишком умны, а с другой — слишком ограничены и просты, ведь думают только о деньгах. Но абсолютно не такой, казалось бы, Хлестаков, которого сами по себе деньги и не заботят, ведет себя совершенно как Homo economicus — рациональный человек из модели. Окажись Homo economicus в уездном городе на месте Хлестакова, ему было бы совершенно все равно, что происходит с жителями и почему они радушно раскрывают перед ним кошельки. Единственное, что имело бы для него значение — то, что он наконец-то нашел кредитора, готового на выгодных условиях помочь ему решить проблемы с ликвидностью, и чем он, подобно Хлестакову, не преминул бы воспользоваться.
Кадр из комедии Владимира Петрова «Ревизор». Киноконцерн «Мосфильм» / Wikimedia Commons / Public Domain
Все это происходило бы строго в рамках теории рациональных ожиданий. Вопреки распространенным заблуждениям, она отнюдь не обязывает рядового заемщика понимать настоящие причины уровня процентной ставки. Предполагается, что заемщик правильно понимает только то, что важно непосредственно ему. А именно, что в этом уездном городе процентные ставки для него чрезвычайно выгодные. Тот факт, что они невероятно низкие, недалекий и не очень внимательный Хлестаков уловил моментально.
Выходит, что уровень интеллекта Хлестакова вполне достаточен для Homo economicus. Более того, его рациональному поведению ничуть не мешало то, что большинство решений он принимал не столько ради личной наживы, сколько из любви к женщинам и картам. Другими словами, он жил своей обычной жизнью, в которой деньги были всего лишь возможностью произвести впечатление на противоположный пол и свести счеты с пехотным капитаном из Пензы.
В этом смысле большинство как простых американцев, так и профессиональных банкиров оказалось ничем не лучше Хлестакова. Ведь когда все в жизни складывается так удачно, никому не хочется выяснять, чем объясняется аттракцион невиданной щедрости. Если же кто-то попытался бы рассказать Хлестакову, что он типичный Homo economicus, радеющий лишь о презренном металле, то в ответ он бы точно оскорбился. Импульсивный Хлестаков внешне и правда едва ли похож на скупого, бездушного и просчитывающего каждый шаг бухгалтера, за которого многие почему-то принимают Homo economicus. И тем более это было бы неприятно слышать, когда каждая женщина отвечает взаимностью и даже самые солидные люди вокруг соглашаются, что и впрямь «очень может быть» вчера они были ниже ростом.
