.png)
Города, чья жизнь зависит от работы одного крупного предприятия, есть не только в бывших советских республиках. Решать связанные с ними проблемы приходится и развитым странам. Нужно ли расправляться с моногородами радикально, как Маргарет Тэтчер с шахтерами, или стоит позволить им медленно умереть? Что делать жителям умирающих городов? Есть ли возможность изменить их экономику и направление развития? Как складывается жизнь остающихся и уехавших? И что говорят об экономической ситуации в моногородах художественные произведения? Эти вопросы в подкасте «Экономика на слух» рассматривает профессор РЭШ Герхард Тевс. GURU публикует основные тезисы выпуска.
Михаил Оверченко
Наверное, многим жителям России и других стран бывшего СССР моногорода представляются специфической советской проблемой. В плановой экономике решения принимались директивным образом, а в рыночной созданное по указке из Москвы предприятие могло оказаться нерентабельным. Показательный пример – остановка в 2008 г. глиноземного завода в городе Пикалево Ленинградской области. Это привело к остановке и других предприятий, в результате чего тысячи жителей города остались без работы. Чтобы привлечь внимание к себе, пикалевцы перекрыли федеральную трассу и добились своего – решать проблему пришлось федеральным властям. Но проблема моногородов существует и в других странах. Правительство Маргарет Тэтчер в 1980-е годы стремилось, наоборот, не сохранить рабочие места в угольной отрасли, а вырубить их едва ли не под корень. Эта история заинтересовала Герхарда Тевса в том числе потому, что сам он вырос в шахтерском городе – Караганде, в Казахстане.
В Великобритании все произошло достаточно быстро: за 10 лет было закрыто около 200 шахт, уволено 200-300 тысяч шахтеров. В типичном городке работу потеряло 5-10% населения. Это породило три ключевых эффекта. Во-первых, уничтожался смысл существования таких городков, поскольку зачастую они идентифицировались с шахтой (аналогичным образом что-то, что связано с углем, изображено на гербе или флаге городков Кузбасса). Во-вторых, шахтеры лишались зарплаты, причем всей, и это был экономический шок для их семей, но отрицательные последствия распространялись и дальше по цепочке: выручки лишались бары, куда перестали ходить шахтеры, строители домов и т. д. В-третьих, эти люди гордились тем, что они шахтеры; аналогичным образом своим статусом гордились дяди Тевса в Караганде, но в ходе реформ шахтеры его лишились. Это был сильный психологический удар, в результате в угольных регионах Англии выросло число самоубийств.
Переехавшие в крупные города, как это обычно бывает в процессе миграции, несут определенные потери, так как они покидают друзей, семью, привычный климат, им приходится строить новую карьеру – они теряют прежний социальный капитал. Совсем иная ситуация с их детьми. Обычно они с экономической точки зрения устраиваются намного лучше детей тех, кто не решился уехать, а зачастую – и жителей городов, в которые они переехали.
Так и в случае шахтерских городков Англии: дети уехавших выросли в Лондоне или другом крупном городе и пошли в хорошую школу, что положительно сказалось на их будущем.
Один из ярких примеров, иллюстрирующих эту тенденцию, описывался недавно в исследовании, опубликованном в журнале Review of Economic Studies. В Исландии в 1973 г. произошло извержение вулкана, и лавой завалило часть деревни; ее жителям пришлось уехать, а другая часть осталась. И у детей уехавших жизнь сложилась намного лучше, чем у детей оставшихся, выяснили экономисты.
У миграции из моногородов есть и другие долгосрочные последствия. Уезжают наиболее образованные молодые люди и продуктивные работники. Лишившись их, таким городкам, например, в Англии, становилось сложно конкурировать с другими городами в стране. В результате моногород попадает в ловушку бедности.
Самые продуктивные, уезжая, продают жилье, цены на него падают, и горожане не только остаются без зарплаты из-за закрытия главного предприятия – они, даже если решатся на отъезд позднее, не смогут продать жилье достаточно выгодно, чтобы обеспечить себя на новом месте. По базе данных ЦИАН видно, насколько низки цены на квартиры в значительной части моногородов. Поэтому многие их жители вынуждены остаться.
Отток наиболее продуктивного человеческого капитала замещается притоком менее продуктивного – в такие городки переезжают те, кому не по карману жизнь в крупных городах. В результате возникают депрессивные города, где живут люди с низкими доходами.
Процесс оттока населения из моногородов особенно заметен в период после распада СССР. Число жителей в них упало в среднем на 20-30% по сравнению с городами, похожими по населению, расположению, климату, но не являющимися моногородами.
В России в 2016 г. была принята программа «Комплексное развитие моногородов», в которую включили 321 город. Она предполагала диверсификацию городской экономики, софинансирование новых инвестиций, развитие предпринимательства и городской среды. Но иногда никакой помощи таким городам не нужно.
Например, Сан-Франциско возник как своего рода моногород: много людей приехало, когда там нашли золото. В Хьюстон мигрантов привлекла нефть. Также из-за золота образовался Йоханнесбург в ЮАР. Но что произошло дальше? В эти города приехало так много людей, что они стали развивать другие бизнесы, и некоторые из них оказались весьма удачными. В Сан-Франциско, например, это технологические компании и университеты. В таких ситуациях за моногород даже беспокоиться не надо.
Но другие остаются зависимы от определенной отрасли. И нужно очень внимательно оценивать их шансы на выживание.
В большинстве случаев надо просто дать такому городу медленно умереть. Медленно, а не как при Тэтчер, когда быстрое закрытие угольных предприятий нанесло тяжелый экономический и психологический удар. Можно дать возможность старым шахтерам доработать и одновременно поддерживать эмиграцию молодых ребят, чтобы они больше не шли на шахту.
Кроме того, в этом случае у города появится время, и его жители могут придумать новый бизнес или найти новую идентичность. Может быть, он удачно расположен, еще не так много людей уехало, можно развить какую-то отрасль, близкую к тому, с чем знакомо население. Тогда государство может поддержать развитие, например, субсидиями и инвестициями. Так, это удалось сделать в Германии и в некоторых шахтерских городках Англии. Один из примеров – их превращение в огромный музей: шахта осталась открытой, старые шахтеры рассказывают и показывают многочисленным туристам, как они там работали.
В России ситуация осложняется чрезмерно большими расстояниями между городами и значительным неравенством между ними. Зарплата в Лондоне в 1980-х годах была в два, максимум в три раза выше, чем в промышленном Шеффилде. А в какой-нибудь шахтерской деревне в Кузбассе и в Москве средний заработок различается на порядок.
Различие в подходах демонстрируют южная Бельгия, северо-восточная Франция и западная Германия, где было много угольных шахт. Они по-разному подходили к их закрытию. Франция сделала это довольно быстро, и экономическая ситуация в регионе по сравнению с другими районами страны до сих пор не очень хорошая. В Германии замечательная экономическая ситуация. А в Бельгии, где шахты закрывали не так быстро, как во Франции, но быстрее, чем в Германии, экономический результат получился средним.
Радикальные решения в долгосрочном периоде могут привести к довольно печальным политическим последствиям на национальном уровне. Многие из живущих на северо-востоке Франции голосуют за националистку Марин Ле Пен. В Великобритании за Brexit были люди из таких деревень, где закрыли шахты, а не из Лондона, где большинство выступало за сохранение членства в Евросоюзе. В США жители Нью-Йорка и Сан-Франциско в основном были против Дональда Трампа, но его поддержали жители Детройта. Этот город был центром автомобильной промышленности США, а затем в значительной мере лишился экономического потенциала из-за переноса производства в развивающиеся страны и открытия автопроизводителями заводов в других штатах. В 2013 г. Детройт обанкротился.
Есть много фильмов о кризисе, связанном с закрытием производств в Англии в 1980-е . Они показывают, насколько больно это было для людей, насколько большой была экономическая катастрофа для таких городов и деревень. Например, в фильме «Билли Эллиот» 11-летний мальчик, отец и старший брат которого бастуют против закрытия шахты, хочет стать балетным танцором и в итоге уезжает, поступив в хореографическое училище в Лондоне. А герои фильма «Мужской стриптиз», потеряв работу на сталелитейном заводе в Шеффилде, ищут новую идентичность, возможность «перепрофилировать» свою жизнь.
Нередко считается, что в постсоветских моногородах сильно чувство иждивенчества. Но в социально-ориентированных государствах, таких как Германия и страны Скандинавии, компании делают для местных сообществ гораздо больше, чем в России. И даже если жители моногорода ожидают, что предприятие будет заботиться о них, это не обязательно отрицательно влияет на их производительность. В странах с сильной социальной поддержкой и продуктивность довольно высокая. В Германии, например, один из самых высоких в мире показателей количества патентов на душу населения. Когда человек знает, что даже если его попытка запустить свое дело закончится банкротством, государство его поддержит, он не так сильно боится обанкротиться и готов развивать более рискованный бизнес, который может привести к созданию чего-то нового.
Но не стоит вводить безусловный базовый доход для жителей моногородов. Финансово нужно поддерживать тех, кто хочет уехать, а также остающихся пожилых, которые новую работу уже не найдут.
