.png)
Всякий раз после выхода отчетов о росте российской экономики, опережающем прогнозы, среди экспертов начинается дискуссия о драйверах этого роста. Самый простой ответ лежит на поверхности: дело в бюджетных расходах, в том числе на ВПК. Но с таким локомотивом экономика далеко не уедет, объясняет выпускник РЭШ и научный сотрудник Антверпенского университета Константин Егоров. Как учит кейнсианство, расходы сами по себе могут подтолкнуть экономику в кризис, когда есть свободные руки. Если их нет, важно не то, сколько тратит бюджет, а на что именно он тратит. Иначе можно было бы поддерживать рост экономики битьем окон.
В последние два года госрасходы в России резко выросли, а безработица снизилась до исторических минимумов. Международные организации одна за другой повышают прогнозы роста российской экономики. Но если увеличение бюджетных расходов оказалось таким прекрасным двигателем роста, то почему же его нельзя было запустить раньше? И почему в какой-то момент остановился рост советской экономики, в которой госрасходы играли главную роль?
Госрасходы и правда нередко поддерживают экономику. Даже в самых рыночных странах во время каждого кризиса звучат призывы к правительству вмешаться и увеличить свое присутствие в экономике. Яркий, пусть и нетипичный пример – увеличение бюджетных расходов во время пандемии ковида, когда госдолг резко вырос и достиг в развитых экономиках 123% ВВП в 2020 г. Это и есть так называемое кейнсианство, которое лежит в основе современной бюджетной политики большинства стран. Самая поразительная часть этой теории состоит в том, что в ней неважно, на что именно будут потрачены бюджетные средства.
Это может показаться странным, но так устроено кейнсианство. Более того, примерно так же устроены современные модели, прогнозирующие влияние госрасходов на экономику. В этих моделях правительство для борьбы с рецессией покупает больше товаров и услуг на средства налогоплательщиков, а потом словно выбрасывает их, так и не воспользовавшись ими. Это, безусловно, противоречит здравому смыслу, и на заре кейнсианства приверженцев этой теории дразнили похожими аргументами. Мол, если экономика находится в рецессии, а правительство отказывается вмешиваться, то кейнсианцы могли бы сами вывести страну из кризиса, просто разбив как можно больше окон. Владельцам зданий придется заменить их, и это будет равносильно тому, как если бы правительство оплатило тот же ремонт, не воспользовавшись его результатами.
Возможно, над кейнсианцами посмеялся бы и автор притчи о разбитых окнах – французский экономист XIX в. Фредерик Бастиа. И тем не менее в кризис одними только своими тратами правительство уже помогает экономике. Если при этом были напрасно разбиты окна или, наоборот, построены новые дороги, то это просто дополнительный вред или польза от этих трат. Поэтому если у правительства нет хороших идей, как потратить бюджетные средства, то лучше просто вернуть людям часть собранных налогов, а не бить окна. Тогда люди потратят деньги на то, что им сейчас нужнее всего, а не на вынужденный ремонт.
Что-то похожее происходит сегодня в России. Правительство, безусловно, стимулирует экономику увеличением своих расходов, ровно так же ее стимулируют расходы владельцев поврежденной инфраструктуры, например поврежденных дронами НПЗ. Хотя сами по себе эти повреждения причиняют вред экономике, связанные с ними траты все же сокращают безработицу.
Конечно, ирония в адрес кейнсианцев не совсем оправданна: строго говоря, им не все равно, на что тратить бюджетные средства. Например, намного ниже будет эффект, если на эти деньги покупаются импортные потребительские товары, поскольку тогда рабочие места появятся за рубежом. Неэффективно возвращать налоги не бедным, а богатым: как правило, им уже некуда наращивать потребление, так что полученные от государства деньги уйдут в офшоры, а не на поддержку экономики. А вот бедные, у которых каждая копейка на счету, потратят эти деньги на товары первой необходимости (ситуация во время пандемии ковида была исключительной из-за карантина), в результате чего и возникнут новые рабочие места по их производству.
И тем не менее во главу угла кейнсианцы ставят все же не будущую пользу для экономики и не производственную эффективность, а то, сколько новых рабочих мест будет создано. И в этом смысле гиперболизированные кейнсианцы действительно не видят большой разницы между битьем окон и помощью бедным, главное – создать рабочие места, противодействуя рецессии, которая эти места уничтожает.
Например, в разгар пандемии ковида люди лишились возможности посещать рестораны. Этот сектор в одночасье потерял доходы, а сотрудники ресторанов – часть зарплаты, а то и работу. Им пришлось сократить расходы, например приостановить ремонт квартир. Это сократило рабочие места тех, кто занимается ремонтом и производством стройматериалов, и так по цепочке и даже кругу, поскольку обедневшие строители будут реже заказывать еду онлайн, и так эта проблема бумерангом вернется к ресторанам.
Если в такой карантинной экономике дать кому-то денег (за ремонт окон или просто так), получившие их потратят хотя бы часть этой суммы, например, на доставку еды и тем самым профинансируют создание новых рабочих мест взамен утраченных, а уволенные официанты и строители смогут заработать, устроившись курьерами. В итоге любые траты во время рецессии помогают создать рабочие места и сократить безработицу, за счет чего экономика и растет (как сильно, зависит в том числе от того, какие есть возможности для трат и какую часть денег люди потратят, а какую – отложат).
Но это логика рецессии. В отсутствие экономического кризиса она перестает работать. И эксперты, которые во время рецессий призывают правительства к увеличению расходов, заводят речь об избыточном регулировании и необходимости снижения роли правительства во время бумов. Такую же рекомендацию дает и кейнсианская теория.
Ведь если безработица и так уже довольно низкая, то нет и потенциала роста экономики за счет увеличения занятости. Если в такой экономике правительство вдруг захочет построить новую дорогу куда-то (или даже в никуда), то оно, безусловно, создаст новые рабочие места. Только их займут не бывшие безработные, а те, кто уйдет со своей предыдущей работы на эту новую стройку. Общая занятость в экономике не поменяется, и просто за счет новых рабочих мест экономике уже не вырасти.
В этом сценарии ключевую роль будет играть польза от новой дороги. Если она ведет в никуда и если от ее строителей был хоть какой-то толк на их предыдущих работах, то, конечно, общий выпуск в экономике снизится. Ведь часть производительной деятельности пришлось приостановить на время бессмысленной стройки (о чем и писал Бастиа в своей притче). Если же, наоборот, дорога гораздо полезнее, чем то, что раньше производили строящие ее люди, то экономика от такой стройки только вырастет. Во-первых, в будущем дорога будет приносить пользу, а во-вторых, драгоценные людские ресурсы не будут потрачены на задачи с низкой отдачей. Выигрыш происходит уже за счет не увеличения занятости, а повышения общей производительности экономики, в чем помогает правительство, находя для части людей более эффективное применение, чем смог найти рынок.
Получается, поддержать экономику во время кризиса довольно легко: главное – больше тратить. Даже если средства были потрачены неэффективно, то экономике все равно полегчает. Тем более что, если правительство боится сделать неправильный выбор, на что потратить деньги, оно может просто вернуть часть налогов гражданам – одно это создаст рабочие места и сократит безработицу.
Куда более сложная задача – стимулировать или тем более запустить рост в экономике с низкой безработицей. В результате увеличения госрасходов общее количество рабочих мест не поменяется, а поменяется то, чем заняты люди. И экономика сможет расти благодаря увеличению госрасходов, только если правительство знает, где от людей будет больше пользы, лучше, чем они сами. В способности правительств разобраться в этом, как правило, сомневаются даже гиперболизированные кейнсианцы.
