.png)
Эта реформа «вышла из насущных нужд государства и народа», но ее целью не было политическое, общественное или нравственное переустройство страны, она ограничивалась стремлением вооружить русское государство готовыми западноевропейскими средствами и «была революцией не по своим целям и результатам, а только по своим приемам и по впечатлению, какое произвела на умы и нервы современников». Так Василий Ключевский писал о реформах Петра I, которые до сих пор остаются предметом споров – в какой мере они преобразили страну, а в какой законсервировали ее устройство. О некоторых этих преобразованиях «Экономика на слух» поговорила с профессором Шанхайского технологического института Игорем Федюкиным: о том, как с помощью образования создавались новые (или менялись старые) элиты, как проводилась и к чему привела их мобилизация и каким было наследие этих петровских реформ. GURU рассказывает о самом интересном в этом подкасте – о мифах, которые существуют вокруг этой эпохи.
Чтобы оценить грамотность современных обществ, мы чаще всего ориентируемся на данные, собранные государством, которое и создает школы. В допетровской России государственных школ почти не было, и, как и в большинстве стран того времени, учеба была делом самих обучающихся. На протяжении даже XVIII в., несмотря на появление государственных школ, именно частные учителя обеспечивали в основном доступ российского дворянства к образованию. Поэтому оценить уровень образованности того времени довольно сложно.
Чаще всего о грамотности населения тех эпох судят по тому, какая часть жителей страны могла расписаться в документе (хотя, конечно, это не самый надежный способ – ведь и неграмотный человек может выучить роспись, как рисунок). Судя по этим данным, в конце XVII в.почти все служившие боярские дети были грамотными. В 1720-х гг. элитная служилая корпорация царедворцев, которая сформировалась еще в допетровскую эпоху, была почти полностью грамотной. Кроме того, была еще очень своеобразная позднемосковская допетровская интеллигенция – среда книжников, находившихся на стыке торговых слоев, церкви, государственной службы. Но, конечно, образованность населения не шла ни в какое сравнение с уровнем образования западноевропейских обществ и даже Малороссии.
Трудно утверждать, что у Петра I был продуманный план создания системы образования. Он был настоящим трудоголиком, мы видим черновики редактируемых лично им документов по тем вопросам, которые его живо интересовали. Но мы не видим такого же его личного участия в образовательных проектах, не было полноценной системы, и даже создававшиеся при Петре I цифирные школы не были обеспечены учителями и деньгами.
Формировавшаяся система была внутренне противоречива. Указы об обязательном обучении, которые были частью общей мобилизации дворян для создания служилого сословия, вступали в конфликт с этой мобилизацией: вроде создаются школы, но без учеников, поскольку ученики ушли в армию и на флот. Во многом, считает Федюкин, новая система оказалась даже контрпродуктивной, поскольку всеобщая мобилизация дворянства нарушала и даже разрушала складывавшиеся карьерные траектории, некую экосистему, которая могла вовлекать людей, стремившихся учиться.
Стимулы получать образование были неочевидны: в каких-то ситуациях они работали, в каких-то – нет. Даже в 1730-х гг. и позднее дворяне, в том числе состоятельные, имея выбор, предпочитали не учиться, а пойти рядовыми в полк. Это выглядит странным лишь на первый взгляд, говорит Федюкин: «На самом деле у такого рядового в полку и дядя, и два двоюродных брата, и старший брат, и отец, может быть, командует ротой, и перспективы более понятные, чем при учебе».
В представлении людей той эпохи образование было инструментом не социальной мобильности, а социальной стабильности. Образование было предписано получать дворянским элитам, и тем самым закреплялось их положение: не наиболее способные должны были выдвинуться, а элиты должны были получить образование, чтобы соответствовать европейским идеалам. Тот, кто родился князем, кому на роду предназначено командовать полком или стать дипломатом, должен был эти навыки получить.
Сословные границы становятся более закостеневшими, каждой социальной категории соответствовали свой тип образования и набор знаний. Движение между социальными категориями хотя и было возможным, но являлось скорее исключением, а не нормой. В итоге люди промежуточного социального статуса, которые были заинтересованы в учебе, в получении стипендии, пусть и копеечной, оказывались отрезанными от возможности делать карьеру.
«Такой миф существует, но если согласиться с этим, то придется признать, что в этой части Петр был весьма неуспешным реформатором, – говорит Федюкин. – Сломать хребет старой элите ему не удалось. Да, люди жаловались, например князь Борис Иванович Куракин, что Петр древние роды унижал и задвигал, а выдвигал не пойми кого. Но эти не пойми кто – тоже Рюриковичи и Гедиминовичи, пусть, быть может, чуть более захудалые».
У Петра была цель не сломать старую элиту, а переделать ее. Новая элита была почти полностью сформирована из потомков высшего слоя допетровской Руси, хотя, конечно, социальная мобильность была, и сын майора, а не только сын генерала мог получить возможность стать генералом.
Примеров идеологически наполненного, принципиального сопротивления обучениюмы почти не видим. «Да, случаи сопротивления «безбожному латинству» были. Но в большинстве своем конфликты вокруг обучения, мне кажется, должны быть интерпретированы скорее не как сопротивление обучению как таковому, а как сопротивление конкретным условиям, в которых оказался человек и в которых система принуждения вступает в противоречие с его жизненными обстоятельствами», – рассуждает Федюкин.
К концу петровского царствования у представителей элиты оставалось все меньше возможностей выстраивать лично им интересные карьерные траектории. Это было одной из причин, «почему в первые послепетровские годы эта система понемногу рассыпается, растекается, все расслабляются, расползаются по углам, пытаются получить передышку, и потом, уже в 1730-е гг., она пересобирается заново».
В историографии аннинское царство описывается обычно как темное время и засилье временщиков. Конечно, и бироновщина, и засилье временщиков, и репрессии были, но именно тогда складывается новая система отношений власти и дворянства, в которой учитывались интересы последнего, рассказывает Федюкин. Эта система просуществовала вплоть до Манифеста о вольности дворянства Петра III, который освободил дворян от обязательной службы, дал право (с определенными ограничениями) по своему желанию уходить в отставку и выезжать за границу; позже эти права были подтверждены Жалованной грамотой дворянству Екатерины II.
С одной стороны, налаживается учет дворянства. С другой – появляется определенная программа обучения, складывается система школ, создается кадетский корпус, реформируются морская академия и артиллерийско-инженерная школа. Появляется система проверки знаний тех дворян, которые обучались не в школе, а дома. Наконец, при Елизавете появляется университет. И если цифирные школы, создаваемые при Петре I, по большей части не преуспели, не были обеспечены ресурсно и административно, то при Анне Иоанновне создается четкая система школ, подкрепленная штатом и финансированием. Эти учебные заведения играли важную роль в обучении среднего и беднейшего дворянства, которое не могло позволить себе частных учителей.
Правительство показывало, какой может быть карьерная траектория небогатого молодого дворянина, если он, например, пойдет в кадетский корпус, и, что важно, выполняло свое обещание: если молодой человек хорошо окончил кадетский корпус, то он мог стать офицером. Таким образом, появляется четкий и очевидный стимул учиться.
Складываются семейные сети, стратегии семейного воспроизводства социальных статусов, складывается слой, который стабильно поставляет требуемое количество учеников. Одновременно интегрируется прибалтийское и малороссийское дворянство. И к середине столетия формируется слой элиты, который без принуждения предоставляет государству необходимые кадры, появляется гибкая система, которая более-менее всех устраивает.
В то же время начинает формироваться очень четкий круг верхнего уровня среднего слоя элиты – представителей upper middle class (верхний средний класс), у которых не тысячи душ, как у аристократов и магнатов высшего уровня, но пара сотен душ все же есть. И этими представителями верхнего среднего класса транслируется очень четкий сигнал, что образованность – это необходимый признак настоящего дворянства.
Петровская мобилизация убрала из провинции представителей элиты, за исключением крошечного аппарата местного государственного управления. В отличие от других стран в России не было широкого промежуточного слоя между бюрократией и населением – всевозможных структур самоуправления, юристов, нервной сети, через которую административные сигналы могли проникать в толщу народной жизни. Идея о необходимости создавать такую сеть вполне открыто транслируется при Екатерине II. Новая задача дворянина – не только служить в полку, но и управлять поместьем, быть проводником импульсов центральной власти, быть представителем Просвещения. Люди, относящиеся к верхнему среднему классу, выходя в отставку и уезжая в поместье, пытаются продвигать идеалы образованного дворянина, говорит Федюкин: «Если я дослужился только до капитана, не продвинулся в табели о рангах до высшей ступени, значит ли это, что я пропащий человек? Нет, простите, я полезный член общества. Я выписываю сельскохозяйственный журнал, я обучаю крестьян правильно удобрять огороды навозом, выписываю барашков улучшенной породы и свои наблюдения об урожае описываю в заметке и посылаю ее Вольному экономическому обществу».
Одновременно мы видим огромные массы бедных дворян, у которых могло быть 10–20 крепостных. Этому обеднению способствовало постоянное дробление имущества при наследовании. Образ жизни таких дворян мало отличалсяот образа жизни крестьян.
Кроме того, численность дворян активно росла за счет личных дворян, что создавало напряжение вплоть до Октябрьской революции. С одной стороны, требовались управленческие кадры. С другой – то,что статус дворянина размывается, вызывало опасения. Поэтому на протяжении XIX века вводились дополнительные условия получения личного дворянства.
Образцом создания служилых элит можно считать систему в Великобритании, где майорат способствовал формированию того слоя, который соединял власть и общество (ее пытался воспроизвести Петр I своим указом о единонаследии). В Великобритании старший сын наследовал состояние, а младшие сыновья лордов и пэров составляли костяк госуправления. Но Великобритания была в этом смысле уникальна, поскольку джентльмены считали приемлемым участвовать в торговых операциях или становиться юристами, говорит Федюкин.
