.png)
Банкротство SVB, едва не запустившее масштабный банковский кризис в США, может стать идеальным примером классической ошибки для учебника по банковскому делу. Куда менее банальный вопрос – как эту ошибку могли допустить и сам банк, и регулятор? О ее причинах рассказывает в колонке для GURU выпускник РЭШ, научный сотрудник Института финансовых исследований им. Лейбница (SAFE) Константин Егоров. Он объясняет, как комбинация правил и стимулов привела к этому кризису и как чрезмерная опека со стороны государства может приводить к очевидным и весьма дорогим просчетам.
В конце прошлой недели обанкротился Silicon Valley Bank (SVB). Хотя он был только 16-м по величине банком в Америке, его крах стал самым крупным после банкротства Washington Mutual в 2008 г. После этих новостей котировки акций многих банков устремились вниз, а эксперты стали опасаться, не перекинется ли паника на весь банковский сектор и не повторится ли сценарий 2008 г., когда банкротство Lehman Brothers дало старт мировому кризису.
Ситуацию 2008 г. это напоминает еще и потому, что банкротство SVB застало экспертов врасплох так же, как банкротство Lehman и ипотечный кризис 15 лет назад. Но если тогда мир был шокирован внезапно вскрывшимися и доселе неизвестными проблемами (в частности, единовременным обвалом цен на недвижимость по всей стране), то сейчас повод для удивления ровно противоположный: как может обанкротиться вполне серьезный банк, проморгав риск, про который пишут в самом начале учебников по банковскому делу? Поэтому самые важные вопросы сейчас – какие фундаментальные проблемы в американском финансовом секторе вызвал этот кризис и чего от них стоит ожидать в будущем.
Сама механика краха SVB проста. В последние годы у банка был большой приток депозитов. Эти деньги нужно было во что-то вкладывать, и SVB придерживался, казалось, весьма консервативной стратегии: не стал наращивать рискованные кредиты, а вкладывал в один из самых безопасных активов в мире – гособлигации США. Вот только большинство депозитов были краткосрочными, а в погоне за более высокой прибылью SVB купил долгосрочные облигации, доходность по которым, как правило, выше, чем у краткосрочных.
Тем самым SVB взял на себя классический и очень большой процентный риск. Ведь хотя обычно облигации обещают фиксированный платеж в будущем, их цены все время меняются: растут при снижении процентных ставок и падают – при повышении.
Именно от этого и пострадал SVB. В 2022 г. ФРС запустила невиданный за десятилетия цикл повышения ставок, и гособлигации подешевели. У SVB их было так много, что если бы все вкладчики одновременно попробовали снять свои деньги и тем самым вынудили SVB продать купленные долгосрочные облигации, то у банка просто не хватило бы средств, чтобы расплатиться со всеми. В процессе такого классического набега на банк SVB и обанкротился.
Но если этот риск столь хорошо известен, то почему SVB к нему не подготовился? И как надвигающееся банкротство могли проморгать регуляторы, которые с 2008 г. следят за банковской системой более пристально, чем когда-либо прежде?
Как всегда, когда речь идет о поведении людей, абсолютно достоверный ответ дать сложно. Ошибка SVB была настолько очевидна, что многие эксперты сочли основной причиной этой «слепоты» коррупцию. В частности, SVB в прошлом успешно занимался лоббизмом, добиваясь смягчения регулирования своей деятельности. Но есть и другое объяснение произошедшего кризиса.
Оно состоит в комбинации избыточного регулирования и плохих стимулов после мирового финансового кризиса 2008 г. Банки регулярно проходят через множество проверок, но они показывали, что SVB ничего не грозит, даже несмотря на повышение процентных ставок. Причина в том, что регулирование в США стимулирует банк держать некоторые активы до их погашения. Регулятор осложняет их более раннюю продажу, но взамен разрешает банку учитывать их по номинальной, а не по рыночной стоимости. Именно так и действовал SVB – все долгосрочные облигации отображались на его балансе по номинальной стоимости и повышение процентных ставок никак на балансе не сказывалось.
Несмотря на это, осознавая принятый на себя процентный риск, SVB мог бы купить различные деривативы, которые обезопасили бы его от этого риска. По таким сделкам он мог бы получать выплаты при повышении ставок и сам платить при их снижении. Но американское регулирование запрещает хеджирование процентного риска по активам, которые находятся на балансе до погашения и учитываются по номиналу.
Оба этихправила не такие плохие, как может показаться на первый взгляд. Если обязать банки учитывать все активы по рыночной стоимости, им будет очень сложно балансировать свои долгосрочные обязательства и активы. Представим, что у банка есть обязательство в $100, которое он должен исполнить через 10 лет. Если банк купит облигацию, по которой через 10 лет получит ровно $100, то он сбалансирует портфель. Но если регулятор заставит его учитывать приобретенные облигации по рыночной цене, то стоимость активов банка будет все время колебаться и ему нужно будет то покупать, то продавать активы, только чтобы отвечать требованиям регулятора, хотя с экономической точки зрения все это будет лишними расходами.
Проблему можно было бы решить, если бы свои обязательства банк тоже мог учитывать по рыночной цене. Но на практике это неосуществимо, поскольку многие обязательства торгуются редко и невозможно определить их рыночную цену так же точно, как гособлигаций, которые являются одними из самых ликвидных активов. Поэтому, возможно, правило об учете активов по номинальной стоимости до погашения несет в себе столько же пользы, сколько и вреда.
Цель второго правила – о запрете хеджирования активов, которые учитываются на балансе по номиналу, – не дать банкам злоупотреблять этой возможностью. Иначе банки могли бы держать все свои активы как будто до погашения, но с помощью сложного хеджирования менять доходность по ним. И тогда косвенно регулятор как будто бы поощрял банки брать на себя больше рисков, чем им хотелось бы.
На созданную регулятором систему стимулов отреагировало много банков, а не только SVB. Согласно недавнему исследованию, у 10% американских банков не отраженные в балансе потери от падения цен на облигации были еще больше, чем у SVB. Почему же все эти банки не побоялись взять на себя такие риски? Вполне возможно, что они просто рассчитывали на помощь ФРС и правительства в случае очередного кризиса. Так же, как это было в 2008 и 2020 гг., и так же, как это произошло сейчас. Правительство США пообещало вернуть деньги всем вкладчикам SVB, а не только застрахованным, ФРС же стала выдавать кредиты всем банкам под залог гособлигаций по их номиналу, а не по рыночной стоимости. Тем самым они действительно сняли со всех остальных банков риск такого же банкротства, как у SVB.
Почему же этот кризис случился именно с SVB? Если банков с еще большим процентным риском было много, то SVB был почти лидером по доле незастрахованных вкладов. По закону обязательному страхованию подлежат все вклады до $250 000. И вклады большинства людей действительно застрахованы. Но вкладчиками SVB были преимущественно компании из Кремниевой долины, которые держали в нем расчетные счета. Поэтому 90% всех вкладов SVB не были застрахованы, и, когда SVB понес убытки по облигациям, эти компании стали массово переводить средства в другие банки, спровоцировав классический банковский набег.
Таким образом, проблема, которая, возможно, была порождена избыточным банковским регулированием, была решена с помощью выкупа правительством обязательств SVB и поддержки со стороны ФРС тех банков, которые взяли на себя избыточный процентный риск. Поэтому если банковская паника распространится дальше по финансовой системе, то вряд ли это произойдет по такому же механизму, что и с SVB.
Каких же проблем стоит ждать от такого поведения правительства и банков в будущем? По сути, любое спасение экономики правительством приводит к ожиданию такого же спасения в будущем, и поэтому отдельным людям и фирмам становится выгодно брать на себя больше рисков. Осознавая эту проблему, власти после 2008 г. усилили финансовое регулирование. Но чем больше правительство регулирует какой-то сектор, тем в большей степени оно фактически им управляет. А в большинстве секторов экономики частный бизнес все-таки эффективнее государства. И он сильнее заинтересован в том, чтобы не допускать простых ошибок из учебника, поскольку все его благосостояние напрямую зависит от коммерческого успеха или провала. Рядовым сотрудникам огромных госучреждений это не грозит, пока они действуют и ошибаются по инструкции. А написать одну инструкцию для всей экономики – задача, непосильная даже для самой способной и мотивированной команды экспертов.
