.png)
Советская плановая экономика, несмотря на ее крах, до сих пор окутана массой мифов. Многие считают, что без принудительной коллективизации и индустриализации страна стала бы аграрным придатком Европы. Другие уверены, что система планирования в СССР была прекрасно отлажена и что нужно ее вернуть. Ну а третьи вообще утверждают, что Большой террор был экономически обоснован. Все эти мифы разбирает в своей лекции профессор РЭШ Андрей Маркевич, один из ведущих специалистов по экономической истории России. Видеозапись лекции доступна по ссылке, а редакция GURU подготовила конспект выступления профессора.
Алевтина Пенкальская
В данной лекции разбирается четыре мифа, связанных с советской экономической историей:
1) экономика СССР демонстрировала исключительно высокие темпы роста;
2) после революции аграрная страна превратилась в индустриальную державу;
3) в Советском Союзе эффективно использовали нематериальные стимулы, включая принуждение и репрессии;
4) советская экономика развивалась на основе тщательно составленных планов .
1.1. Как оценивать экономику СССР?
В литературе можно встретить разные оценки динамики советской экономики. Но в основе всех расчетов лежат одни и те же цифры опубликованной и архивной статистики. Откуда тогда берется разница в оценках экономического роста? Все зависит от методики расчета:
1) можно использовать концепцию валового внутреннего продукта (ВВП; она принята в мире с 40-х гг. XX в.), а можно – чистого материального продукта (ее использовали в СССР);
2) надо решить, какие цены брать в расчет: рыночные или плановые, какого года и т. д.
Но если вы хотите получить цифры, сопоставимые с другими странами, имеет смысл применять стандартную методику ООН. В среднем темпы роста ВВП на душу населения в России/СССР на протяжении XX в. были около 2% в год. На мировом уровне это неплохие показатели, но не исключительные.
1.2. Какой период XX в. самый экономически успешный?
Если смотреть на абсолютные цифры, то больше всего ВВП на душу населения вырос в годы НЭПа (1921–1928) – на 14,7% и в период первой послевоенной пятилетки (1946–1950) – на 10,4%. Но при сравнении разных исторических периодов стоит учитывать не только абсолютные показатели, но и другие факторы:
● предшествующую динамику
Высокие темпы роста в годы НЭПа и послевоенный период следовали за периодами глубокого спада экономики (во время революции, войны). То есть имел место «восстановительный рост»: запуск стоящих фабрик, восстановление разрушенного и т. д. В таких условиях расти легче. И восстановительный рост вряд ли может быть идеалом с точки зрения экономической политики.
● страновой тренд
Важно оценить, как экономика растет относительно долгосрочного тренда, т. е. насколько та или иная экономическая политика лучше предыдущей. С учетом этого фактора меняется оценка довоенных пятилеток. Главный их результат – это возврат к долгосрочному тренду развития, который был у страны до Первой мировой войны.
● фактор «догоняющего развития»
Если в начале периода страна находились в числе отстающих, то ей легче развиваться – за счет импорта передовых технологий из развитых стран. Так происходило в Российской империи до революции и в 30-е гг. в СССР.
Это верно и для социалистических экономик в послевоенный период (1950–1989). Более бедные Румыния, Болгария или Югославия демонстрировали более быстрые темпы роста, чем более развитые Чехословакия или Советский Союз. Но при этом относительно одного и того же начального уровня западные страны с рыночной экономикой, например Италия или Испания, более успешно догоняли своего лидера, чем страны с социалистической экономикой – своего.
● фактор роста относительно затраченных усилий и мирового тренда
Уильям Истерли и Стэнли Фишер в работе «Советский экономический упадок» (1995) пишут, что при тех материальных затратах, инвестициях и приросте рабочей силы, которые отмечались в СССР, экономика должна была бы расти на 2% быстрее, если бы это был НЕ Советский Союз. При построении этой модели ученые брали в расчет данные по 103 странам за период с 1950 по 1989 г. Истерли и Фишер также доказывают, что неэффективность использования ресурсов в Советском Союзе нарастала со временем.
2.1. Была бы индустриализация без пятилеток?
Сторонники форсированной индустриализации и принудительной коллективизации говорят о 30-х гг. как о наиболее успешном периоде советской экономики. К 1937 г. доля промышленности в структуре ВВП страны выросла до 32,2% с 21,4% в 1913 г.
Однако индустриализация была глобальным феноменом, который охватывал мир с начала XIX в. Похожий промышленный рывок был и до революции: доля промышленности в ВВП Российской империи выросла с 13,1% в 1885 г. до 21,4% в 1913 г.
Появляется вопрос: а можно ли было достичь похожих или даже лучших результатов, чем те, которые показала советская экономика в годы первых пятилеток, но другим путем? Дискуссия по этой теме идет давно. Последние работы используют продвинутые модели для ответа на этот вопрос:
книга Роберта Аллена «От фермы к фабрике» (2003):
● пример «пессимистичного» ответа: нет, невозможно;
● суть аргументации: за счет того что коллективизация и индустриализация эффективно перевели избыток рабочих рук из сельского хозяйства в промышленность, были достигнуты такие темпы роста и лучшего результата достичь было бы сложно;
работа «Был ли Сталин необходим?» (2017):
● пример «оптимистичного» ответа;
● суть аргументации: авторы пришли к выводу, что благосостояние и потребление среднего потребителя в 30-е гг. при сталинской политике были на четверть ниже, чем могли бы быть в альтернативной, несоветской реальности, которую ученые смоделировали, используя модель царской экономики.
Проблема в том, что одна из этих работ основана на неверных предположениях. И это работа Аллена. В основе его расчетов лежит предположение об избытке рабочих рук в русской деревне. По его версии, коллективизация вместе с индустриализацией помогли забрать этот избыток и направить в промышленность. И таким образом – за счет лучшего использования трудовых ресурсов – добиться роста экономики.
Проблема в том, что предположение об избытке рук в русской деревне неверное. В ходе предыдущей лекции я подробно разобрал почему (см. конспект лекции Андрея Маркевича «Экономика Российской империи накануне революции»).
2.2. Коллективизация и индустриализация – часть одной стратегии?
По мнению Аллена, политику индустриализации и коллективизации можно было бы разделить. И без коллективизации было бы лучше. Однако большинство историков и исторических экономистов утверждают, что это две части одного и того же плана: коллективизация дала три важных преимущества в проведении индустриализации:
1) контроль за хлебом и снабжением городов
Индустриализация началась чуть раньше коллективизации. И главной проблемой тогда стали хлебозаготовки: крестьяне не хотели торговать с городом. Коллективизация дала возможность государству контролировать хлебные ресурсы напрямую;
2) коллективизация дала ресурсы для индустриализации
Экспорт хлеба стал источником накоплений для инвестиций в промышленность;
3) приток рабочих рук из деревни в промышленность.
Коллективизация ухудшила уровень жизни в деревне, и это стало важным стимулом для бегства крестьян из деревни в город.
2.3. Голод 1932–1933 гг. – результат коллективизации?
Цена индустриализации и коллективизации – это голод 1932–1933 гг. Демографы оценивают его масштабы в 6–8 млн человек. Идут дебаты о причинах голода: это результат плохой погоды или следствие коллективизации?
Чтобы ответить на этот вопрос, мы проанализировали данные по уровню коллективизации разных районов СССР в мае 1930 г. К концу 30-х по всей стране были 100%-ные показатели, но в начале темпы разнились. В первую очередь коллективизация проводилась в южных – «хлебных» – регионах, а также на Южном Урале, в Поволжье, Западной и Восточной Сибири. И в 1933 г. именно наиболее «коллективизированные» области Союза показали более высокую смертность.
Можно услышать аргумент, что при Сталине «был порядок» и что репрессии были «важным стимулом для достижения результата».
Если считать репрессии необходимым методом для экономических побед, то должна быть отрицательная связь между темпами роста и количеством наказаний. В своей работе «Repressions and Punishment Under Stalin» (2017) я решил выяснить, как выполнение планов советскими экономическими министерствами с 1946 по 1952 г. было связано с количеством наказаний, которые накладывал на них один из контролирующих органов – Министерство государственного контроля. И оказалось, что есть обратно пропорциональная связь между количеством наказаний и процентом выполнения плана. Этот результат не противоречит тому, что за плохую работу и плохое исполнение плана следовало наказание, однако его можно трактовать и прямо противоположно: повышенное наказание вело к тому, что проявлялась худшая работа ведомств на практике. Кроме того, надо учитывать, что органы госконтроля накладывали мягкие наказания (выговоры и штрафы).
Но если мы говорим о массовых репрессиях, то политику Большого террора невозможно обосновать экономически. Роберт Дэвис в своей работе «Советская экономика и начало «Большого террора» исследовал Бюллетень Госплана за 1936 и 1937 гг. По итогам анализа Дэвис пришел к выводу, что экономика СССР накануне Большого террора была в относительно хорошем состоянии. И напротив, период с 1937 по 1940 г. был более проблемным, чем 1934–1936 гг., особенно в промышленности. С мест рапортовали, что на предприятиях нет управленцев и что появились проблемы в развитии.
Таким образом, массовые репрессии, скорее всего, не столько следствие экономических трудностей, сколько их причина. И в этом смысле Большой террор оказал отрицательное воздействие на советскую экономику в предвоенный период.
В советских учебниках по экономике была нарисована картина «идеального научного планирования». Эта концепция предполагала, что на каждую пятилетку правительство вырабатывает и утверждает пятилетний план, который потом детализируется в годовые, квартальные, месячные и т. д. С общесоюзного уровня этот документ спускается ниже – вплоть до уровня предприятий. Предполагалось, что все планы экономических агентов согласованы друг с другом.
Но на практике все было иначе. Начальники не могли составить план без информации, которая поступала к ним от подчиненных. То есть в процесс планирования были активно вовлечены те агенты, которые в будущем должны были отвечать за исполнение планов. Поэтому возникал повод манипулировать информацией, чтобы получить более легкий план и успешно его выполнить.
Ситуация вела к тому, что процесс планирования был бесконечным. В архиве я смог найти за период 1930-х гг. только один министерский план. Я говорю об утвержденном сложном документе, где написано все вместе: объем выпуска, затраты, план по труду, план по себестоимости и т. п. Если искать отдельные части планов, то их очень много.
Выводы:
1) В среднем советская экономика показывала неплохой рост (в сравнении с другими странами), но если брать в расчет начальный уровень или количество затрат, то ответ об эффективности системы будет отрицательным.
2) Политике индустриализации и коллективизации мы можем приписать голод 1932–1933 гг. Расчеты показывают, что при альтернативных сценариях промышленные результаты могли быть достигнуты как минимум не хуже, чем продемонстрировала советская система.
3) Принуждения и репрессии скорее были неотъемлемой частью системы. Но вопрос об их экономической эффективности открытый.
4) Советскую экономику стоит называть скорее не плановой, а командной. Система могла мобилизовать ресурсы на решение конкретных задач, но в планировании творился хаос.
