.png)
В прошлом выпуске «Экономики на слух» профессор РЭШ Константин Егоров и Олег Ицхоки, профессор экономики Университета Калифорнии в Лос-Анджелесе, обсуждали, как будет выглядеть российская экономика в будущем. Что происходит с валютным курсом? Что будет делать правительство, чтобы стабилизировать экономику? Мы собрали ответы на эти и другие вопросы.
Филипп Стеркин
Почему укрепляется рубль и что его ждет?
Олег: Когда половина золотовалютных резервов России была заморожена, ЦБ лишился инструмента тонкой настройки, позволявшего сглаживать колебания обменного курса с помощью валютных интервенций. Власти задействовали другой инструмент – жесткие ограничения на движение капитала, финансовые репрессии: невозможно было снять валюту со счетов в банке, поменять рубли на валюту, вывезти валюту за границу и т. д. Одновременно рубль поддерживается сильным торговым балансом: импорт рухнул, а экспорт вырос, в том числе в связи с подорожанием энергоносителей. В итоге Россия получила ощутимый приток валюты.
Сочетание этого фундаментального фактора и валютных ограничений сработало: падение курса рубля сменилось ростом. Предложение валюты превышает спрос на нее, и фактически власти могут назначить любой обменный курс, который захотят. Но это временное равновесие, достаточно сложно предсказывать, что изменится даже до конца 2022 г.
Константин: Спрос на доллары упал сильнее, чем их предложение. Населению доллар сейчас не особенно нужен: наличные доллары не купить, а чтобы купить безналичные, нужно доверять банку. Для бизнеса роль валютного курса тоже серьезно снизилась. Когда курс управляется вручную, бизнесу нужно меньше думать о фундаментальных факторах и больше – о том, какие ограничения введут центральный банк и правительство.
Константин: Многие компании уходят из России не сразу, а постепенно, у них остались здесь большие запасы и производственные мощности. Поэтому людям может показаться, что ничего страшного не случилось. Но худшее еще впереди. Главный удар – это не сокращение ассортимента потребительских товаров, а потеря доступа к технологиям, к комплектующим, к деталям, необходимым для ремонта и производства. Этот эффект санкций мы ощутим не сразу.
Пока бизнес недооценивает свою зависимость от импорта – в том числе потому, что недооценивает зависимость от импорта своих российских поставщиков. Недооценивает масштаб проблем, например логистических, с которыми столкнется, пытаясь найти в Китае замену западным поставщикам.
К тому же ведущие китайские фирмы, которые активно вовлечены в международную торговлю, из-за давления западных партнеров сворачивают сотрудничество с Россией. И есть риск, что нам достанутся только те внутренние и менее эффективные китайские фирмы, которые не боятся давления Запада.
Из менее очевидных проблем, с которыми столкнется Россия, – это еще большая монополизация экономики: многие западные компании уходят, их бизнес достается тем, кто уже был в этой отрасли, а значит, число участников рынка сократится.
Олег: Вероятно, мы недооценивали инерционность поведения большинства экономических агентов. Западные фирмы не спешат покидать российский рынок, так как уйти легко, а войти на рынок сложно. Они продолжают платить зарплату в надежде сохранить рабочие места на случай, если вернутся в Россию. Огромное количество контрактов продолжает исполняться. И это поражает меня как экономиста, поскольку считается, что нет смысла придерживаться контрактов, если становится ясно, что они не могут быть выполнены в среднесрочной перспективе.
Видимо, в ситуации большой неопределенности фирмы избегают резких решений, они предпочитают придерживаться прежнего поведения – business as usual. Но такая ситуация не может быть вечной. Из-за накапливающихся дисбалансов – в первую очередь в системе поставок и во вторую очередь на рынке труда – фирмам придется увольнять работников.
Особенность этого кризиса еще в том, что это не временный шок, а фазовый сдвиг – Россия попадает в совершенно другие условия на много лет вперед. Поэтому сбережения на счете или запасы на складе не позволят его пережить. Это переход на более низкий уровень благосостояния, потребления, доступности и качества товаров. Он будет сопряжен как с уменьшением ассортимента доступных товаров, так и с ростом цен на них.
Шоков подобного масштаба в странах с доходом выше среднего практически не случалось. Это уникальный эксперимент, который решили поставить над российской экономикой.
Неопределенность очень высока – еще и потому, что весь мир находится в зоне огромной неопределенности. Но уже сейчас очевидно, что очень многое в России заморозится в своем развитии, а многое примитивизируется. До сих пор Россия пыталась развивать свое производство на основе западных технологий, а теперь лишается доступа к ним. Их придется замещать более отсталыми технологиями. Например, скорее всего, качество машин, самолетов, вагонов поездов со временем снизится. Я вспоминаю свою поездку на Кубу. Это страна, которая заморозилась в своем развитии, и это очень четко видно по парку автомобилей. Это набор «Кадиллаков», которые остались с 1950-х гг., набор «Жигулей», оставшихся от СССР, и набор очень дешевых китайских автомобилей.
Россию ждет не просто импортозамещение, а технологический регресс. Я очень рекомендую прочитать на эту тему статью Бранко Милановича (профессор Городского университета Нью-Йорка).
Константин: Выигравших от происходящего найти очень тяжело. Но люди проигрывают по-разному, и их благосостояние будет падать по-разному. Например, мое благосостояние очень сильно зависит от интернета, и для меня будет большим ударом, если Россию отрежут от современной музыки, от современного кино и, не дай бог, YouTube перестанет работать на территории России. Но для меня это будет ударом по потреблению, а многие зарабатывали на деятельности в интернете, на рекламе в Facebook и Instagram (принадлежат компании Meta, признанной экстремистской и запрещенной в России. – Ред.). И это позволяло снижать неравенство внутри страны.
Олег: От происходящего проигрывают более или менее все. Даже если кто-то будет получать более высокую зарплату, их благосостояние все равно снизится, их возможности тратить деньги снизятся. Теряет каждый человек без исключения. Хотя действительно теряют по-разному. С одной стороны, сильнее других от кризисов обычно страдают наименее обеспеченные слои населения, у которых было меньше сбережений, кто может с большей вероятностью лишиться работы. С другой – этот кризис ударит сильнее по тем, у кого в структуре потребления было больше иностранных товаров и услуг.
Очень сильно пострадает малый бизнес. Потому что упадет спрос на многие его услуги, а государство, чтобы не допустить обрушения спроса в экономике, будет в первую очередь поддерживать занятость на крупных предприятиях – даже если они неэффективны.
Олег: Будут появляться дыры в экономике, и правительство будет их латать. Это очень неэффективный подход к проблеме, потому что он не решает ее.
Никакие локальные меры не способны изменить общий тренд – снижение благосостояния с примитивизацией экономики.
При этом Центральный банк и правительство ходят по лезвию бритвы. В такой сложной кризисной ситуации легко принять антикризисные меры, которые на самом деле будут углублять кризис. Например, в краткосрочном периоде может показаться, что ценовой контроль – это правильная политика, но потом он приведет к острому дефициту. А национализация предприятия приведет к тому, что оно станет совершенно неэффективным.
Константин: Действительно, одна часть правительства латает дыры, а другая по крайней мере говорит, что будет лечить болезнь, а не устранять ее симптомы. Например, чтобы не допустить технологического отставания, правительство будет стимулировать развитие собственных технологий. Но мне кажется, что из этого очень мало может выйти хорошего, а может выйти очень много плохого. Например, можно так поддерживать IT-отрасль, что номинально 50 млн человек будет занято в этом секторе, все будут получать дотации и льготы, но IT останется на том же уровне, что и сейчас.
Олег: Со времен Советского Союза произошло два существенных изменения. С одной стороны, мир стал намного более интегрированным и любой экономике, даже таким большим, как США и Китай, очень трудно произвести какой-то сложный продукт в одиночку.
С другой – появились страны, которые производят много достаточно сложных товаров, по крайней мере собирают их, и с ними можно пытаться договариваться о поставках. В этом смысле ситуация, возможно, не настолько катастрофичная, как могло бы показаться. Но я не уверен, что удастся безболезненно наладить поставки.
Константин: Есть еще одно отличие России от Советского Союза: он был намного больше России, его население было больше, поэтому ему было проще наладить полностью свое производство.
Константин: Мне кажется, может, но непонятно, что станет последней каплей. Тут работает сила инерции: каждый хочет использовать ту же валюту, что и все остальные. Даже если мне неудобен доллар, я все равно буду его использовать, потому что его используют другие. И поэтому возникает вопрос, насколько сильно каждому из нас должен стать неудобен доллар, чтобы мы от него отказались.
Конечно, никому не нравится, что его накопления в долларах можно отобрать. И это еще одна причина перестать использовать доллар и перейти, например, на юани. Но это очень серьезный шаг.
Олег: Такой переход предполагает, что есть некоторая валюта, скажем юань, которую не будут использовать в политических целях. Но насколько это реалистичный сценарий?
Есть фундаментальные факторы, которые определили влияние доллара. Международная торговая организация, международная финансовая организация, глобализация – все это элементы финансово-экономической и политической системы, которая живет по некоторым правилам, гарантом которых выступают США. Поэтому настоящим шоком стала тарифная война против Китая, которую начал Дональд Трамп. Было неочевидно, какие правила нарушил Китай, почему была необходима эта торговая война. США перестали выступать очевидным гарантом международной торговой системы. И это объясняет, почему Китай хочет построить параллельную систему международных институтов.
Олег: Мне кажется, мир стоит на пороге самого важного решения с распада Советского Союза: как будет устроена новая архитектура мировой экономики. Есть разные сценарии.
Первый сценарий – мировая экономика построена на принципах кооперации. По каким-то вопросам будет кооперация западного блока и блока стран вокруг Китая (среди них и Россия). А по каким-то вопросам будет противостояние, но не холодная война.
Второй сценарий – полная фрагментация мировой экономики на западный и китайский блоки. И это станет шоком для мировой экономики.
Кажется, все заинтересованы в том, чтобы договориться. Китаю выгоден стабильный мир, который живет по определенным правилам. Весь китайский рост последних 30 лет был построен на использовании западных институтов. И можно было бы создать систему, в которой роль Китая будет пропорциональна его размеру в мировой экономике. Но помимо экономических есть политические факторы. Сейчас в Китае происходят самые крупные политические изменения с 1970-х гг. До сих пор китайская политическая система была стабильна. Власть коммунистической партии сохранялась, а лидеры сменялись каждые 10 лет, как по часам. Сейчас в Китае происходит сдвиг в сторону индивидуалистического режима: Си Цзиньпин будет избираться на третий пятилетний срок. Какую политическую риторику он будет использовать, чтобы удерживать власть в условиях фрагментации и деглобализации мировой экономики, – это открытый вопрос.
Если же Китай попытается захватить Тайвань, то это будет самый серьезный шок из тех, что мы наблюдали. Нас ждет при таком сценарии масштабный технологический кризис, поскольку Тайвань занимает колоссальную долю рынка чипов.
Впрочем, это событие низкой вероятности. И если оно не произойдет, если не произойдет фрагментации торговой системы, то я ожидаю относительно оптимистического сценария для мировой экономики – вероятно, будет циклический кризис, каких мир пережил очень много, с более высокой инфляцией, с которой справятся за 3–4 года, и без жуткого всплеска безработицы.
