Подпишитесь на рассылку
«Экономика для всех»
и получите подарок — карту профессий РЭШ
Рынок может обыгрывать государство в самых неожиданных областях, гораздо лучше справляясь даже с задачами, близкими к социальным. О неожиданном примере из области ESG рассказывает в колонке для GURU проректор РЭШ Максим Буев. Попытки государства увеличить долю женщин в управлении бизнесом оказались менее успешны, чем кампании фондов-инвесторов.
Лишь 12% директоров крупных публичных компаний в России – женщины. Среди руководителей малого бизнеса их доля выше – около 20%. Это очень мало. В идеальном мире доли женщин и мужчин должны быть одинаковыми или женщин – даже чуть больше: женщины составляют примерно 54% населения России, а таланты, скорее всего, распределены среди женщин и мужчин одинаково.
Но мы живем в мире, в котором дискриминация женщин на рынке труда, в том числе в органах управления корпораций, – особенность не только России. Например, в США в 2016 г. лишь 13,1% членов советов директоров были женщинами. К 2019 г. пропорция женщин-директоров в американских компаниях выросла в среднем более чем на 50% – до все еще плохих, но гораздо лучших 19,7%. Что же произошло?
Группа исследователей из нескольких американских университетов в недавней работе связала рост доли женщин в руководстве бизнесов с ролью так называемой «большой тройки» индустрии пассивных инвестиций – инвестиционных фондов BlackRock, Vanguard и State Street.
В 2017 г. «большая тройка» запустила кампании с целью побудить корпорации, акциями которых фонды торгуют, увеличить гендерное разнообразие в советах директоров. Фонды «тройки» как акционеры голосовали против переизбрания директоров сотен компаний, которые, по мнению фондов, не добились достаточного прогресса в гендерной диверсификации. Оказалось, что такой акционерный активизм очень эффективен: к 2019 г. число женщин-директоров увеличилось по меньшей мере в 2,5 раза по сравнению с 2016 г. По оценкам исследователей, как минимум от трети до двух третей этого прироста объясняется именно действиями «большой тройки».
Это наблюдение интересно по следующей причине. Кажется, что акционерный активизм является более эффективным инструментом борьбы с гендерной дискриминацией в советах директоров, чем государственное регулирование, устанавливающее обязательные минимальные квоты на число женщин в советах.
Например, когда подобные квоты в 2018 г. были введены в Калифорнии, количество женщин среди директоров действительно выросло, однако их назначение часто было символическим: зона ответственности новых директоров по участию в различных комитетах была меньшей, чем у директоров старых. Кроме того, оказалось, что квоты нарушают конституцию штата, и летом 2022 г. закон был отменен.
Еще раньше, в Норвегии, подобное регулирование привело к тому, что компании стали нанимать в совет директоров одних и тех же женщин. В итоге вместо большого пула потенциальных женщин-кандидатов в советы директоров в стране появился пул так называемых «золотых юбок» – небольшой по численности элиты женщин-директоров с непропорционально большим влиянием.
То, чего не удалось добиться чиновникам, добились инвесторы. Действия «большой тройки» значительно расширили список потенциальных кандидатов-женщин, привели к более заметному увеличению их участия в корпоративном руководстве, в том числе на таких ролях, как, например, председатель комитета по назначениям.
Возникает разумный вопрос: что мешало бизнесу назначать больше женщин директорами еще до активистских кампаний крупных фондов-инвесторов? Оказалось, дело было не в нехватке женщин-кандидатов, а в том, что в руководстве компаний преобладают мужчины, которые при назначении новых директоров делают упор на прошлый опыт кандидатов. Женщины, таким образом, попадали в порочный круг: поскольку их доля мала и в советах директоров, и среди CEO (например, лишь 6,6% постов CEO в компаниях из индекса S&P 500 принадлежит женщинам), то большому числу кандидатов с необходимым опытом просто неоткуда взяться в краткосрочной перспективе.
«Большая тройка» же заставила советы директоров рассматривать кандидатов-женщин даже без опыта работы директором, а также кандидатов не из сети профессиональных контактов действующих директоров. Влияние фондов также было сильнее в тех компаниях, где еще не было женщин-руководителей и которые с меньшей вероятностью добавляли женщин до кампаний «большой тройки».
Однако даже после трех лет активных действий фондов-инвесторов женщины в США в среднем по-прежнему занимают менее 20% мест в советах директоров. Будет ли их представленность в советах расти дальше и как быстро?
С одной стороны, поскольку женщины лучше представлены в сетях профессиональных контактов женщин, чем мужчин, то рост количества женщин – членов советов директоров может усилиться, причем уже даже без согласованного давления со стороны инвесторов.
С другой стороны, возможно, есть какой-то фактор, который не позволит доле женщин в советах вырасти более значительно. Например, в экономике может быть недостаточно квалифицированных женщин-кандидатов для достижения доли в 30 или 40% вне зависимости от того, насколько сильным будет давление инвесторов.
Тем не менее результаты кампаний «большой тройки» означают, что акционеры могут успешно оказывать давление на компании и добиваться ESG-изменений, эффекты которых легко отслеживать. Иными словами, у достаточно крупных акционеров есть потенциал для управления другими подобными изменениями, такими, например, как раскрытие информации об устойчивом развитии, введение ограничений на число бордов, в которых директора могут участвовать (director overboarding), усиление расового разнообразия в советах директоров и др.
Открытыми, однако, остаются вопросы о мотивах, которые лежат в основе подобной активности акционеров, и о конечном влиянии этого активизма на стоимость фирм, т. е. компаний, которые попадают «под горячую руку» фондов-инвесторов. Это все потенциально интересные темы для будущих исследований (позитивное влияние роста доли женщин в органах управления уже было подтверждено, например, в Великобритании). На данный же момент важно то, что активизм фондов, касающийся женщин – директоров компаний, – это один из пока редких примеров успешных действий рынка по улучшению ESG-показателей компаний. Причем в той области, где действия государства, кажется, оказались не такими эффективными.