.png)
Как зарождалась глобализация и что ее ждет? Об этом «Экономике на слух» рассказывал в двухсерийном выпуске (здесь и здесь) выпускник РЭШ, профессор экономики Сиднейского университета Владимир Тяжельников. Он говорил о драйверах мировой торговли, роли валютной системы, о промышленной политике. Всегда ли свободная торговля делает богаче всех ее участников? Нет, признает он. Но за лозунгами защиты рынка часто оказываются лоббисты, за выигрыш которых платит вся страна, особенно когда эти лозунги подхватывают популисты. GURU публикует интервью, подготовленное на основе этого выпуска.
Филипп Стеркин
– Владимир, давайте начнем с уроков истории, которые, как известно, никто не учит. Но чему история учит однозначно, так это тому, что с древних времен обмен был одним из ключевых источников богатства и развития. И экономика после коллапсов или периодов ее раздробленности всегда стремилась к единению. Если смотреть на горизонты более длинные, чем последние 200 лет, когда было два периода большой глобализации, действительно ли можно обнаружить волны ее роста, сменяющиеся деглобализацией?
– Вы правы, страны всегда стремились к взаимной торговле, но периодически на ее пути возникали препятствия в виде кризисов, угроз безопасности или разрушения каналов связи. Например, можно вспомнить Римскую империю с хорошими дорогами, единой валютой и относительно безопасную. И совсем другая картина в раннем Средневековье, когда торговать стало намного сложнее – разрушенная инфраструктура, валютная неразбериха, войны и разбой.
Когда эти препятствия исчезали, торговля снова стремилась стать мировой, особенно когда этому способствовал технический прогресс. Например, эпоха великих географических открытий началась со строительства португальских каравелл, способных обогнуть Африку. Во второй половине XIX в. глобализация пошла на всех парах в буквальном смысле слова – торговле способствовало изобретение парового двигателя, после чего вплоть до Первой мировой войны шло непрерывное улучшение качества кораблей. Между Первой и Второй мировыми войнами произошла замена парового двигателя на дизельный, что тоже удешевило перевозки. А во второй половине XX в. произошло два больших технологических изменения, подстегнувших торговлю. Первое – изобретение стандартного контейнера, что сильно ускорило загрузку или разгрузку кораблей. Второе – замена поршневых двигателей у самолетов на реактивные, благодаря чему с 1950 по 2000 г. стоимость грузовых авиаперевозок снизилась более чем в 10 раз. Обычно перевозки мы представляем себе в виде грузов на кораблях или поездах. И действительно, самолетами перевозится меньше 1% товаров, если измерять их тоннах, но если выбрать в виде измерителя деньги, то доля авиаперевозок вырастет до 30–40%.
Ускорение и упрощение транспортировки изменило торговлю и само производство – мир перешел от торговли конечными товарами к торговле комплектующими и созданию глобальных производственных цепочек. Сегодня если вы остановите любой грузовой корабль и вскроете груз, то, скорее всего, это будет не конечный товар, а детали, не iPhone, а экран или аккумулятор для него. В изготовлении сложных товаров принимают участие десятки стран, а 2/3 мировой торговли приходится именно на торговлю частями и компонентами.
Поэтому, кстати, большой торговый дисбаланс Китая и США – это во многом раздутая цифра. Скажем, доля Китая в добавленной стоимости производства iPhone – около $6, его части по многу раз пересекают границы разных стран, но так как он собирается в Китае, а потом везется в США, то в статистике торговли между Китаем и США отражается его полная стоимость. Если же проанализировать мировую торговлю с точки зрения добавленной стоимости, а не чистых торговых потоков, то картина изменится.
– Очень сильно изменилось ведь и использование рабочей силы. В XIX – начале XX в. богатые страны, имеющие физический капитал, привлекали человеческий капитал более бедных стран, т. е. рабочих, и произведенные товары экспортировали по всему миру. А во второй половине XX в. физический капитал активно двигался к человеческому капиталу, туда, где труд дешевле.
– Да, миграция – сестра торговли. Она позволяет уменьшить издержки. Другой способ уменьшить издержки – это произвести что-то в стране с дешевым трудом. Альтернатива – заменить работников оборудованием.
– Дэни Родрик, один из самых известных экономистов по международной торговле, давал такое описание этапов глобализации с точки зрения ее регулирования и роли государства. Первый этап – конец XIX в. и до начала Первой мировой войны: это эпоха золотого стандарта, минимальной роли государства, задача которого – обеспечить разумную макроэкономическую политику, свободу торговли и движения капитала. Второй период – Бреттон-Вудский режим после Второй мировой войны, характеризуемый ростом роли государства. И третий этап – неолиберальный нарратив 1990-х о гиперглобализации, с глубокой экономической интеграцией и свободными потоками капитала, что стало в некотором роде возвращением к нарративу золотого стандарта о саморегулирующихся рынках, а государство должно обеспечить безопасность ведения бизнеса.
– Это о том, как уловить цайтгайст, дух времени. Мы точно видим, что мир был очень глобализован до начала Первой мировой войны – высокое отношение торговли к мировому ВВП, быстро снижавшиеся тарифы, гармонизированные финансовые рынки. Эту эпоху часто называют золотым веком международной торговли, потому что никогда прежде мир столько не торговал. Дальше произошли две мировые войны, а между ними Великая депрессия, во время которой США очень сильно подняли тарифы, что привело к торговым войнам и внесло большой вклад в разворачивание экономического кризиса.
К 1950 г. тарифы были достаточно высокими – в среднем 15–20% по миру. А потом они последовательно снижались, и сейчас средний тариф составляет 3%. И этот уровень интеграции – большое достижение, потому что вводить тарифы легко, а снижать сложно.
– Золотой век международной торговли – это время золотого стандарта, стабильных валют. А какую роль в глобализации, в мировой торговле играет валютная система? И как может повлиять на мировую торговлю снижение роли доллара?
– Очень хороший вопрос, но давайте начнем, может быть, с более дальних времен.
– С удовольствием.
– Доллар – это далеко не первая валюта, которой пользовались по всему миру. Можно вспомнить и римские динарии, и флорентийские флорины, и венецианские дукаты, и многие другие валюты, которые были в ходу в самых разных странах на протяжении веков. Какой период истории ни возьми, почти всегда найдешь как минимум одну или две глобальные валюты. Вот и сейчас сложно представить какой-то не совсем апокалиптический сценарий, чтобы не было глобальной валюты и приходилось все время менять рубли на драхмы или бразильские реалы.
Сегодня есть две глобальные валюты – доллар и евро, поэтому уместнее говорить про эпоху не золотого, а биметаллического стандарта, который существовал в Европе на протяжении более 100 лет; в XIX в. Франция, Швейцария, Италия и Бельгия создали Латинский союз, привязав свои валюты к биметаллическому стандарту – соотношению серебра и золота.
Какие проблемы решает золотой стандарт или наличие единой валюты, которую используют разные страны для обмена? Первое – снижение транзакционных издержек, поскольку не нужно постоянно платить комиссию за обмен. Второе – уменьшение валютных рисков. В то же время еще большая гармонизация валютной системы, например, при создании монетного союза или как было при Бреттон-Вудской системе, в значительной степени ограничивает независимую монетарную политику стран. С одной стороны, торговать становится проще, с другой – сложнее реагировать на кризисы, скажем увеличивать денежную массу.
– В вышедшем в 1817 г. классическом труде «Начала политической экономии и налогового обложения» Давид Рикардо сформулировал знаменитую теорию сравнительного преимущества. Используя в качестве примера торговлю вином и тканями между Португалией и Англией, он показал, что торговля может быть взаимовыгодной, если каждая страна специализируется на том, в чем она относительно более эффективна. И это подразумевает как раз предельную свободу торговли. Критики говорят, что такой подход может привести к тому, что относительно менее развитые страны рискуют начать специализироваться на бедности, т. е. на отраслях с убывающей отдачей, например сельском хозяйстве или добыче сырья, а более развитые – на богатстве, т. е. на отраслях, где отдача растет. Как вам кажется, насколько эта критика справедлива?
– Мне весь дискурс кажется немного странным, потому что теория Рикардо – это даже не теория, а один из фундаментальных принципов функционирования человечества: разделение труда. Специализация – это драйвер обмена между странами, внутри стран, даже внутри домохозяйств.
Но если вы будете брать курс по международной торговле, то на первых лекциях мы поговорим про теорию Рикардо, а потом будем еще 10 недель говорить про всякие «но». Правда ли что торговля всегда приводит к увеличению богатства всех ее участников? Нет. Правда ли что иногда свободная торговля может приводить к кризисам? Да. Правда ли что всегда нужно придерживаться полностью свободной торговли? Конечно, нет.
– Да, еще в XVIII в. итальянский экономист Антонио Дженовези писал, что абсолютно свободная торговля без акцизов, ограничений, тарифов встречается разве что на Луне, «особенно же редко она встречается в странах, которые лучше остальных понимают торговлю». И вот на этом-то и основан упрек со стороны даже либеральных экономистов в адрес развитых стран: их индустрия выросла, в том числе за счет защиты внутренних рынков, а другим они предлагали полностью открыть рынки, т. е. перебраться на Луну. В XIX в. в США была в ходу такая поговорка: следуй не советам англичан, но их примеру, которому США и последовали.
– Очень хорошие вопросы. Давайте обсудим. Но сначала небольшая ремарка – если мы говорим про XVIII в., то это и правда эпоха торговых войн и протекционизма.
Конечно, страны хотят, чтобы для их экспортеров были открыты все рынки, а свои отдельные рынки они часто закрывают если не полностью, то частично. Проблема в том, что вторая сторона в ответ может сделать то же самое по отношению к вашему экспорту.
Есть достаточно смешной пример, получивший название «куриных войн». В 1960-е автопроизводители США жаловались, что страдают от конкуренции с хиппи-фургончиками Volkswagen. Они хотели запретить ввоз этих фургончиков, но в итоге были установлены высокие тарифы на ввоз всех таких микроавтобусов из других стран. На это Германия и прочие европейские страны ответили большими тарифами на ввоз курятины из США. В США этот высокий тариф на микроавтобусы до сих пор существует, и его обходят, например, ввозя микроавтобусы без кресел. Они проходят по категории несобранных товаров, и потом после ввоза просто прикручивают кресла.
От таких войн страдают все их участники. Поэтому мир движется в сторону постепенного снижения барьеров: вы открываете нам ваши рынки – мы открываем вам свои.
Значит ли это, что всегда оптимальная индустриальная или торговая политика – это свободная торговля? Абсолютно нет. Есть много примеров, когда защита рынков приносила свои плоды. Допустим, Harley-Davidson в 1970-е был близок к закрытию из-за конкуренции с японскими мотоциклами. Тогда США ввели достаточно высокие тарифы на несколько лет, что позволило Harley-Davidson реструктурировать бизнес и выжить, после чего тарифы были отменены. Другой пример – Европа и США на протяжении нескольких десятилетий защищали свой рынок текстиля, с помощью системы квот ограничивая импорт из Китая и других развивающихся стран. Когда рынок был готов к конкуренции, эта квота была отменена в 2005 г.
Но важно не только выбрать, кого и как защищать, но и вовремя отменить тариф. И если индустрия жизнеспособна только при очень серьезной защите, нужно оценить, а так ли уж она нужна.
– И конечно, лоббисты будут всеми способами доказывать, что нужна, и будут добиваться закрытия рынка от всего на свете. Это иронично описал либеральный экономист XIX в. Фредерик Бастиа в притче о петиции производителей свечей и светильников, которые просят власти защитить их от конкуренции с солнцем.
– Абсолютно. Антиглобалистская риторика часто используется теми, кто извлекает выгоду из закрытия рынка, только эти выгоды распределены между несколькими людьми или фирмами, которые объединены и совместно отстаивают свои интересы, а издержки – между всеми. Потребители же не настолько консолидированы, чтобы так же целенаправленно отстаивать свои интересы.
Случается, что индустриальная политика позволяет поддержать зарождающиеся отрасли. Успешный пример – TSMC, тайваньская компания, которая производит 70% высококачественных чипов в мире. Но на каждую TSMC найдутся десятки менее удачных примеров. Например, Бразилия пыталась в 1990-е запустить индустрию производства компьютеров, для чего вводила высокие тарифы на импорт компьютеров и компонентов. К чему это привело? 10 лет в Бразилии были очень дорогие компьютеры, пока везде шла активная цифровизация, а своей конкурентной индустрии не появилось.
Конечно, бывает, что индустрия невелика или сама не выживет, но важна для страны по самым разным причинам. Может быть, французские сыры или вино слишком дорогие, может быть, их производители неконкурентоспособны, но это часть культуры страны, людям нравится, что можно поехать в эти чудесные шато, это привлекает туристов, да и денег требует не очень много.
– Вообще, тарифы – это же лишь небольшой и часто не самый лучший, а порой и худший элемент промышленной политики.
– Именно поэтому торговые экономисты говорят: хотите поддерживать – поддерживайте, просто очень редко тарифы – это лучший способ помочь молодой индустрии или индустрии в кризисе. Есть куда более эффективные инструменты. Скажем, есть в стране автопроизводитель, который неконкурентен, но важен, например, потому, что в случае его закрытия лишатся работы люди в моногороде или для страны стратегически важно производить свои автомобили. И то и другое – веские причины. Но есть два способа поддержать этот завод. Один – льготные кредиты или субсидии, это таргетированная помощь, деньги ушли от государства и пришли на завод. Второй – тариф на импортные автомобили, который увеличивает цену на импортные автомобили для всех потребителей в стране; по сути, это очень странный косвенный налог, который собирается со всех жителей и непрямым образом доходит до адресата, которого мы хотим защитить. И это одно из главных возражений торговых экономистов.
– Но одновременно же есть другое возражение. Как указывает норвежский экономист Эрик Райнерт, если проводить интеграцию правильным путем и с правильной скоростью, выигрывают все – и бедные, и богатые, но важно правильно выбрать время. Он пишет: то, что Норвегии необходима свободная торговля сегодня, не означает, что она была необходима 150 лет назад, и приводит в качестве примера различные ограничения, которые страна вводила, чтобы поддержать отечественного производителя в 1950-е – 1960-е гг.
– Да, но опять-таки возникает вопрос, какая отрасль важна, а какая – нет. Часто государства не угадывают. Есть пример японской индустриальной политики в 1960-е – 1970-е: были выбраны приоритеты, набор индустрий, которые нужно поддерживать, но сейчас очевидно, что с таким же успехом можно было кидать монетку: где-то угадали, где-то – нет.
– Давайте поговорим про современность. Вы вспоминали компанию TSMC, ее основатель Моррис Чанг говорил, что глобализация почти мертва и свободная торговля почти мертва. Раньше на протяжении десятилетий торговля росла примерно вдвое быстрее, чем мировая экономика. После 2008 г. это изменилось. Растет количество дискриминационных и протекционистских мер. Это деглобализация или ее переформатирование?
– Многие люди говорят о деглобализации, о том, что темпы развития мировой торговли снижаются. Но контрпродуктивно смотреть только на один показатель. Торговля замедляется в основном между развитыми странами, а между развивающимися по-прежнему растет. К тому же главная причина замедления – это уменьшение доли торговли топливом и простыми материалами, что в целом может быть закономерно, поскольку мировая экономика становится сложнее.
Некоторые эксперты говорят: возможно, мир достиг предела в торговле товарами и тарифу уже просто не опуститься ниже 3%. Но идет взрывной рост региональных торговых соглашений, которые предусматривают вообще беспошлинную торговлю. Помимо этого подписываются глубокие торговые соглашения, по которым не просто тарифы снижаются, но и происходит гармонизация законодательства – фитосанитарных стандартов, защиты права интеллектуальной собственности. И что важно, торговля услугами все так же растет быстрее мирового ВВП. С 1980 г. она выросла с 7% мирового ВВП до 13% в 2019 г.
Нужно, впрочем, оговориться, что мы не очень хорошо умеем оценивать торговлю услугами. Допустим, туризм: если вы поедете в Париж, погуляете, выпьете кофе с круассаном, вернетесь домой, это будет импортом страны вашего пребывания и экспортом из Франции. Подсчитать, кто именно откуда приехал и сколько съел круассанов, достаточно сложно. Другой пример торговли услугами – медицинский туризм: например, я недавно был в Лондоне и видел автобусы с рекламой стоматологических услуг в Турции. Более того, порой сложно оценить, что из этих услуг является услугами, а что – способом снижения налогов путем переноса прибыли в страны, где налоги ниже, например, с помощью создания там офисов и покупки у них услуг.
– А какую цену мир будет платить за деглобализацию?
– Наверное, не очень высокую. Мировые торговые потоки очень гибкие. Если что-то не получается с одной страной, то всегда найдется другая, хотя в этой системе встречаются и уязвимые звенья, такие как производство микрочипов.
Например, Китай и Австралия сейчас находятся в состоянии торговой войны. У Австралии возникли вопросы к Huawei, не устанавливает ли она шпионский софт на оборудовании. Кроме того, Австралия примкнула к США и Британии, которые хотели провести расследование на тему утечки коронавируса. Китаю это не понравилось, и он ввел ограничения на импорт из Австралии – говядины, ячменя и, главное, угля. Казалось, это ощутимый удар по экспорту Австралии. Но все эти австралийские товары находят другие рынки, а Китай – других поставщиков.
Сейчас из-за геополитики компании переносят производство в страны, с которыми с меньшей вероятностью возникнут конфликты. Будут ли из-за этого товары дороже? Да, почти неизбежно. Серьезно ли это изменит нашу жизнь в среднесрочной перспективе? Я не уверен. Например, у США есть под боком Мексика, где можно размещать некоторые производства вместо Китая.
Поэтому локальные кризисы, конечно, могут приводить к росту цен на определенные товары, но обычно цены возвращаются к прежнему состоянию весьма быстро, так что апокалиптические сценарии писать пока рано.
Хотя, конечно, жаль, что мировая торговая система станет менее эффективной, ведь вводить торговые барьеры намного проще, чем потом снижать их, преодолевая сопротивление лоббистов и разных групп интересов. Есть оптимисты, которые обращают внимание на рост числа региональных торговых соглашений, надеясь, что либерализация внутри региона может потом расширяться. Есть критики, которые говорят, что мир разбивается на зоны, в которых глобализация застревает. Наверное, глобализация, какой мы ее знали, затормозилась. Но драйверы этого процесса лежат в политической, геополитической плоскости, а не в плоскости торговых отношений.
– Глобализация – это ведь очень удобное явление для нападок со стороны популистов, которые используют ее как повод разжигать недовольство: она, мол, увеличивает неравенство, простые рабочие проиграли, выиграли банкиры.
– Да, торговля очень хороша для политического маркетинга. Есть кого обвинить – мы видим иностранные товары на полках, и куда проще призывать остановить импорт, лишающий рабочих мест, чем технический прогресс.
О глобализации можно также почитать обзорную статью GURU и колонку выпускника РЭШ, приглашенного профессора Института экономики и финансов Эйнауди Константина Егорова, в которой он рассказывает, что может ждать мир, если он распадется на два не торгующих друг с другом блока, и что ждет в таком мире Россию.
