.png)
Работа в Российской экономической школе — что это значит для иностранного ученого? Профессора РЭШ Герхард Тевс и Микеле Валсеки рассказывают о возможностях, которые дает им работа в России, рассуждают о разнице между студентами РЭШ и их коллегами за рубежом и описывают свои исследовательские проекты.
- Рассматривая Россию, между какими вариантами вы выбирали? С помощью каких критериев вы сделали этот выбор?
Микеле Валсеки: Мой выбор пал на Россию, потому что я этого хотел, а также из-за особенностей академического рынка труда. Я подавал документы в университеты разных стран, в том числе российские. В итоге выбирал между Нидерландами и Москвой. В Западной Европе я уже работал, а вот Россия выглядела для меня культурной авантюрой. Это одна из основных причин, почему мой выбор пал на Москву.
Герхард Тевс: Мой выбор был более ограничен. Мне было ясно, что я не покину Европу, а выбирал я по трем критериям: личному, профессиональному и, так скажем, идеалистическому. По личным причинам я хотел жить в большом городе, что сужало выбор до Лондона, Парижа и Москвы. По профессиональным причинам я хотел работать в стране, где мои знания будут наиболее применимы. Моя специализация — это полезные ископаемые: газ, нефть и уголь, что сужало выбор до двух европейских стран: Норвегии и России. Наконец, третья, идеалистическая, причина. Последние 10 лет мы наблюдаем ухудшение отношений между Россией и Западной Европой. Я родился в Советском Союзе, поэтому говорю по-русски, это мой родной язык, я знаю эту культуру. Если не мне ехать в Москву, то кому еще? Я считал себя обязанным поехать, потому что обмен профессорами — это важный фактор поддержания отношений между Западной и Восточной Европой.
- Как отреагировали ваши родственники, друзья и близкие, когда вы рассказали им о своем решении работать в России?
Микеле Валсеки: Большинство из них были потрясены тем, что я вообще рассматривал Россию, многие выступали против. Большинство из них были обеспокоены политической повесткой в стране. Только меньшинство было согласно с моими аргументами. Я думаю, что многие из тех людей понятия не имели о том, что такое Россия, так как у них был только образ, сформированный международными медиа, который может быть, а может и не быть достоверным. Я исследую экономику развития и экономику слабо институционализированных стран, поэтому Россия — подходящее место для моей работы. Кроме того, у меня немного более авантюрный тип личности, чем у других людей. Я думал, что моя работа может влиять на жизнь в России сильнее, чем в других странах.
Герхард Тевс: У меня было гораздо больше информации и гораздо меньше вопросов, потому что я знаком с культурой России. И большинство близких мне людей, включая семью и друзей, поддержали мое решение и не отговаривали меня. Все мои аргументы в пользу Москвы были поддержаны моим окружением.
- Как долго вы собираетесь работать в России, в РЭШ? Вы хотите продолжать здесь свою академическую карьеру?
Герхард Тевс: РЭШ является частью международного сообщества, следовательно, здесь все работает точно так же, как и в любом другом экономическом вузе высокого уровня в мире. Как только мы оказываемся здесь, часы пребывания в должности начинают тикать. Это означает, что у нас есть ограниченное количество лет, чтобы опубликовать работы в высокорейтинговых журналах и быть принятым в РЭШ на постоянную позицию. Твои достижения постоянно пересматриваются. Таким образом, то, как долго мы здесь пробудем, зависит не только от нас лично: в принятии этого решения участвует и комитет постоянных профессоров РЭШ. Они будут определять, достаточно ли хорошую работу мы провели, чтобы остаться. Что касается меня, то я приехал сюда, чтобы остаться: у меня никогда не было плана поработать здесь два года и уехать.
Микеле Валсеки: Мой ответ будет похож на ответ Герхарда. Прежде чем приехать сюда, я слишком часто менял страны, поэтому мне очень хотелось где-то обосноваться. Для академической карьеры это значит провести в должности определенное время: для профессорской позиции это восемь лет. В этих условиях выбор, оставаться или нет, зависит не только от нас. Поскольку я уже менял страны раньше, я могу сделать это снова, но я бы предпочел, чтобы в этом не было необходимости.
- Какие возможности дает вам работа в РЭШ по сравнению с другими университетами?
Герхард Тевс: Есть как минимум два аспекта. Первый — место РЭШ в России относительно других вузов, где я мог бы работать. В России всего несколько институтов являются частью международного сообщества университетов. РЭШ нанимает специалистов на международном рынке. Следовательно, школа выбирает людей, получивших великолепное экономическое образование в лучших университетах. В сфере экономики РЭШ занимает оправданно высокое положение.
Это означает в том числе, что здесь у нас есть доступ к потрясающим данным. Один пример: сейчас мы сотрудничаем с «Интерфаксом», одним из провайдеров больших данных в России. Они собирают статистику российских компаний и связывают ее со множеством других массивов данных. И хотя они изначально создали этот продукт только для больших банков, у нас теперь тоже есть к нему доступ. Так мы начали сотрудничать: они предоставляют нам данные, а мы в ответ предлагаем, как и что они могут улучшить и исправить. Получился довольно плодотворный обмен. И тот факт, что мы смогли начать сотрудничать с «Интерфаксом», в первую очередь объясняется позицией РЭШ внутри России. Аналогичное учреждение в другой стране, например в Нидерландах и Великобритании, не имело бы такого доступа к данным.
Я бы также сказал, что ректор РЭШ Рубен Ениколопов создает очень приятную рабочую атмосферу. Если он видит, что люди работают в том направлении, которое ему кажется верным, он дает им множество возможностей и ресурсов для развития.
Микеле Валсеки: Работа в РЭШ дает преимущество жить в Москве — городе с очень богатой культурой и с развитой инфраструктурой. Мне кажется, он недооценен в мире. Кроме того, это ворота в Восточную Европу и Центральную Азию.
В том, что касается работы, я полностью согласен с Герхардом: находиться в первом университете страны лучше, чем в четвертом, пятом или двадцатом, даже если они крупнее или заметнее в мире. В лучшем университете страны вы получаете привилегированный доступ к данным, спонсорам и институтам. Например, во время вспышки пандемии одно из государственных учреждений привлекло нас, для того чтобы найти быстрое решение возникших проблем и помочь со статистическим анализом действий правительства. Это дало нам ощущение возможности внести свой вклад, повлиять на экономическую политику, стратегию государства. Я не уверен, что нас действительно послушали, но так ты чувствуешь причастность к принятию решений. Кроме того, мы работали вместе с «Яндексом», одной из крупнейших российских корпораций, что также дало хорошие возможности.
РЭШ — небольшой вуз, у этого есть некоторые недостатки, но есть и преимущества. Во-первых, он больше похож на университеты с семейной атмосферой, чем на обычные крупные учебные заведения, что здорово, так как ты вовлечен в процесс принятия решений. Здесь у тебя более личные и тесные взаимоотношения с коллегами. Даже самые обычные вещи, такие как совместный ланч с ними в доковидные времена, — это большое удовольствие. Во-вторых, то, что мы работаем в небольшом вузе, позволяет нам более гибко адаптироваться к меняющемуся рынку образования. В последние 5–10 лет возросла роль науки о данных, и вскоре после этого РЭШ открыла программу по экономике и анализу данных (ЭАД). Развиваются и другие области экономики, их мы тоже стараемся интегрировать. Мы можем быстрее реагировать на меняющуюся окружающую среду, и лично мне очень нравится то, как мы это делаем.
- Адаптировали ли вы свои педагогические практики к российскому контексту? Чем ваш подход отличается от того, что вы видите в России? Что вы можете дать студентам по сравнению с другими профессорами?
Герхард Тевс: Не думаю, что я что-либо поменял в своей практике. Я преподавал и до РЭШ, но здесь я делаю это намного больше, поэтому мое преподавательское мастерство укрепилось и изменилось. Мы работаем со студентами, чей уровень невероятно высок. Настолько высок, что они определенным образом берут на себя ответственность за качество нашего преподавания. Это значит, что им нужно быть уверенными в том, что ты учишь их правильно и на высоком уровне. Если ты описываешь что-то некорректно или недостаточно точно, студенты тебе об этом скажут. Это заставляет постоянно быть в тонусе. На мой взгляд, это очень хорошо. Не думаю, что это было бы возможно, окажись я в Германии или Великобритании.
- Вам задавали вопросы, на которые вы не смогли ответить?
Герхард Тевс: Конечно, это происходит регулярно! И бакалавры, и магистры — все студенты РЭШ очень, очень хороши. Как правило, в таком случае я иду домой, ищу ответ и в начале следующего занятия отвечаю на вопрос. Я много раз говорил с нашей коллегой из Испании Мартой Троией Мартинез о том, что российская образовательная система очень хороша в техническом измерении: студенты действительно прекрасно знают математику. Но в отношении экономики по сравнению с другими [зарубежными] университетами это уже не так: студентам сложно перекладывать свои мысли в слова. Объяснить математическую формулу словами, чтобы она была понятна, например, их родителям, им, мне кажется, сложно. Я стараюсь стимулировать их писать эссе. Этот навык особенно полезен, потому что помогает экономистам, которые уже хорошо знают математику и статистику, контактировать с внешним миром так, чтобы их понимали.
Микеле Валсеки: Все наши российские коллеги учились за границей: у них есть степень PhD, которую они получили в западноевропейских или американских вузах. Так что они учились по тем же книгам, что и мы с Герхардом, поэтому в этом смысле мы не можем дать что-то, чего нет у них. Но, конечно, я приехал сюда с узкой экспертизой, которая до этого в РЭШ была представлена в довольно ограниченном виде, и Герхард привез свою экспертизу, которая до него также развивалась здесь не слишком активно. Следовательно, мы привносим свои знания не потому, что мы иностранцы, а потому, что мы специализируемся в тех областях, которые раньше были здесь не очень сильно развиты.
Тем не менее как иностранец я лично добавил [в образовательный процесс] частичку другой ментальности. Полагаю, что преподавание в России имеет несколько авторитарный характер. Я же привык вести со студентами диалог, поэтому на занятии задаю им вопросы, обсуждаю возможные альтернативные ответы и таким образом превращаю их в активных участников. Им это полезно, потому что активное участие [в процессе обучения] позволяет лучше усваивать материал. Но это также хорошо и для меня, потому что позволяет мне отойти от шаблона, посмотреть на вещи с другой стороны. Я даю пять разных объяснений какого-то тезиса из статей и теории, а потом спрашиваю, как бы его объяснили сами студенты. Обычно меня застают врасплох, потому что некоторые предлагают объяснения, которые вообще не очевидны! Это также хороший способ показать студентам, что наука — это открытое пространство, в котором некоторые двери еще не открыты или открыты не полностью. Я думаю, они ценят такой вид активности, которая и от меня требует дополнительной подготовки.
В России я заметил еще кое-что, чего не видел в других университетах, в которых работал ранее. Так как РЭШ — небольшой вуз, студенты здесь много общаются друг с другом за пределами академических групп. Если у тебя хороший курс, студенты будут советовать своим друзьям его посещать, даже если он труден, и, наоборот, не посещать, если они могут получить там низкие баллы. Другое отличие от прочих университетов заключается в том, что студенты здесь работают — по моим впечатлениям, в РЭШ это приблизительно 80% бакалавров последнего года и магистры. То, что у них есть внешние обязательства, демонстрирует, что, с одной стороны, они очень умны, а с другой — что они систематически себя перегружают. Они хотят одновременно и осваивать учебную программу, и работать в консалтинге или где-то еще, а те, кто хочет поступить на PhD, еще и работают ассистентами профессоров, помогая тем преподавать и/или проводить исследования. С одной стороны, это потрясающе. С другой — неважно, насколько они умны, из-за этой перегрузки результат их обучения иногда будет посредственным.
Кроме того, мы уделяем много внимания сопровождению студентов. По сравнению с любым другим местом, где я преподавал или о котором слышал, в РЭШ мы действительно оказываем невероятную помощь студентам с точки зрения обратной связи во время курсов, но особенно когда дело доходит до работы над бакалаврской или магистерской диссертацией. Я никогда не видел ничего подобного.
- Как вы организуете свою исследовательскую деятельность в России?
Герхард Тевс: В время учебы на PhD и работы исследователем-постдоком или ассистентом профессора по исследованиям вы создаете свое академическое портфолио. Так вы определяете список тем, которые интересны вам как ученому. Этот этап я прошел еще до приезда в Россию, моя тема — это природные ресурсы. Я пытаюсь понять, как добыча природных ископаемых влияет на экономическое развитие страны, как это связано с действиями государств и как мы можем подготовиться к моменту, когда у страны закончатся основные ресурсы. Моя сфера интересов не сильно изменилась, когда я приехал сюда. Но так как решение приехать в Россию было частично связано с моими исследовательскими интересами, то здесь я смог начать новые проекты с использованием, например, данных «Интерфакса».
Микеле Валсеки: Мои исследовательские интересы сейчас в целом такие же, какими они были, когда я только приехал. Пока у меня есть только один наполовину реализованный проект о России, поэтому я до сих пор не пользуюсь преимуществом, которое дает мне жизнь здесь. Отчасти это связано с языковым барьером: мне требуется больше времени, чтобы приобрести знания об институциональных условиях и российских реалиях для проведения исследований. Как я уже упоминал ранее, моя область исследований связана со слабо институционализированными странами, поэтому здесь мне точно есть что изучать. Но, конечно, многое зависит от того, удастся ли найти интересные национальные кейсы из прошлого, которые можно рассмотреть, и доступны ли будут хорошие данные по ним. Я пока не обнаружил каких-то интересных примеров, но полагаю, что они есть. И когда я их найду, я обязательно займусь ими.
- Ключевые открытия сегодня делаются на стыке разных наук. Где нам следует ожидать этих открытий, за какими сферами экономики вы наблюдаете внимательнее всего?
Микеле Валсеки: Мы видим заметное улучшение методологии. На мой взгляд, расширяется граница знаний о том, как в экономике используются данные. Это направление становится все более актуальным, так как все больше данных собирается в массивы и становится доступным. Эти массивы настолько велики, что требуют иного подхода, их нужно структурировать другим способом: не только с помощью нового программного обеспечения, но и в целом с помощью разных методов, моделей и даже другого мышления. Взаимодействие с географией, цифровыми картами и машинным обучением также расширяет интеграцию экономики в науку о данных. Другая тенденция, уже, правда, не новая, — это растущее взаимодействие между экономикой и психологией. Кроме того, конечно, есть экономическая история. Россия — прекрасное место для изучения истории.
Хорошо известна связь экономики с политикой, но в последние два года пандемия показала, что экономика может вносить вклад в развитие здравоохранения, даже в сохранение здоровья людей. Это мнение разделяют все экономисты, с которыми я встречался. Но когда дело доходит до разговора с неэкономистами, меня поражает, насколько мала доля людей, которые понимают концепцию внешних эффектов и тот факт, что их собственное поведение влияет на поведение других людей. Понимание концепции внешних эффектов определяет выбор человека — например, будет он либо она вакцинироваться или нет. На самом деле трудно не заметить, насколько Россия отличается от остального мира или по крайней мере от Западной Европы и США. Местные культурные особенности влияют на поведение людей удивительным образом! Мне очень трудно объяснить людям за рубежом тот факт, что Россия была первой страной, получившей вакцину, и что по прошествии одного года в стране привит лишь небольшой процент населения. Это отлично показывает, насколько важную роль играет культура, когда речь заходит об экономическом выборе и выборе в области здоровья, и насколько важна экономика.
Герхард Тевс: Я могу лишь дополнить то, что сказал Микеле, в двух плоскостях. Во-первых, я полностью согласен с тем, что экономика еще примерно 20 лет назад была заключена в достаточно жесткие рамки. Только определенные темы считались экономическими. Сейчас взаимодействие между экономикой и некоторыми другими социальными науками становится мейнстримом, поэтому довольно часто экономисты занимаются вопросами здравоохранения, работают с антропологами, общаются с психологами и т. д. Во-вторых, есть одна сфера, о которой Микеле также упоминал, но я хочу подчеркнуть ее — она, я думаю, может быть особенно плодотворной для России. Это совместная работа историков и экономистов. Я думаю, что СССР довольно успешно уничтожил как науки и экономику, и историю. Стране хотелось иметь плановую экономику, и это подразумевало, что историю нужно было как-то переписывать. Соответственно, с 1990 года эти две науки переживают возрождение. На мой взгляд, сотрудничество в этой области, в частности, для России может оказаться очень плодотворным. Андрей Маркевич, наш коллега в РЭШ, является одним из ведущих специалистов в этой сфере. За последние два года я провел довольно много времени в государственных архивах в Москве. И у меня сложилось впечатление, что существует множество возможностей для анализа данных, которые доступны и которые можно использовать для ответа на научные и исследовательские вопросы. Я полагаю, в этой сфере хватит работы еще для нескольких будущих поколений экономистов-историков.
Микеле Валсеки: Мне пришла в голову еще одна идея, которая может быть полезна для Европы и для более широкой аудитории. Как сказал Герхард, взгляд на экономический успех сильно изменился за последние 20 лет. Экономика раньше сводилась к тому, как оптимально распределять и использовать ресурсы. Но теперь это скорее набор инструментов: на какие вопросы я могу ответить, используя имеющиеся у меня методы? Поэтому круг вопросов невероятно расширился: от психологии до истории, политики и т. д. Поэтому люди и говорят так много о колониальном отношении экономики к другим дисциплинам.
Важно подчеркнуть, что люди за пределами экономики этого не знают, особенно если тебе 17 лет и нужно выбрать, какой предмет учить. Когда мне было 23–27 лет, я начал описывать то, что исследую как ученый, разным людям, в том числе своим друзьям. Я тогда делал свои первые шаги, искал вопросы, на которые пытался ответить. А потом я увидел, что многие из них этим заинтересовались и начали говорить мне: «Я не знал, что экономика связана с этим и что вы можете делать это в экономике, я думал, что экономика — это все об инфляции и ценах». А я рассказывал им о совершенно других вещах. Поэтому важно до людей и в особенности до детей донести идею о том, что экономика очень разнообразна. Она может ответить на широкий спектр вопросов, и вам не нужно зацикливаться на оптимальном налогообложении.
- Герхард, вопрос, относящийся к области вашей экспертизы. Сейчас мы много говорим об ESG, о переходе на зеленую энергию и т. д. Как бы вы оценили усилия по переходу к зеленой энергетике? Видите ли вы их и становятся ли они более важными во время пандемии?
Герхард Тевс: Позвольте мне сказать, что энергетический переход политически мотивирован, он не обусловлен экономическими факторами. Мы не отказываемся от угля и нефти, потому что они становятся дороже, они все равно дешевле, чем альтернативные источники энергии. Если бы мы не настаивали на этом переходе, этого не произошло бы ни в Европе, ни в США. Но люди, кажется, понимают, что происходит, они смотрят в будущее. Они видят, что, поскольку мы продолжаем загрязнять окружающую среду, это может иметь серьезные долгосрочные последствия. Поэтому, предвосхищая будущее, давайте попробуем предпринять действия сейчас и подтолкнем правительства к переходу. Желание людей должно реализовываться через их политических представителей и вести к фактическому изменению ситуации.
Возвращаясь к вашему вопросу, наблюдаю ли я этот переход. Вижу ли я изменения в предпочтениях внутри России? Да. Поскольку я преподаю этот материал и часть моих лекций посвящена изменению климата и доказательствам изменения климата, я следил за этой темой в течение последних трех лет. В целом я вижу, что студенты все больше убеждаются в том, что изменение климата на самом деле происходит. Мы действительно наблюдаем глобальное изменение температуры, мы видим, что это может иметь серьезные долгосрочные последствия для наших детей. И следовательно, мы должны стимулировать компании быть более ответственными по отношению к окружающей среде, а общество — более дружелюбным к экологии. Так что да, я действительно вижу этот переход, но не потому, что я научился лучше объяснять эту тему.
- Как вы считаете, растет ли общественное давление в этом отношении?
Герхард Тевс: Да, безусловно! В этом нет никаких сомнений. У меня есть прекрасный пример, который я использую на лекциях. Примерно 30 лет назад Shell, одна из крупных нефтяных компаний, решила сбросить одну из морских буровых установок в Северное море. Никто об этом не знал. Но потом пара журналистов придали эти намерения огласке. Как только немецкое общество узнало об этом, немцы коллективно прекратили пользоваться заправочными станциями Shell на неделю. Если 80 миллионов человек перестанут потреблять ваш продукт, у вас немедленно появится стимул действовать правильным образом. Shell извинилась и отказалась от своих намерений сбросить установку в море. Это классический случай, который произошел в начале 1990-х, но сейчас такое происходит все чаще. И конечно, для того чтобы это случилось, важно, чтобы люди слышали о таких вещах. Пока люди не узнают о таких событиях, они не смогут действовать. Поэтому журналистика и информация очень важны. Как пандемия повлияла на изменение ситуации? Я бы сказал, что один из позитивных моментов пандемии — это то, что мы перестали путешествовать. Это хорошо, потому что наше потребление нефти и, следовательно, выбросы CO2 резко сократились. Я думаю, что это лучшее, что COVID-19 дал нам за последние полтора года.
- Микеле, вопрос, касающийся вашей области знаний и вашей научной работы по миграции во времена пандемии, основанной на данных Италии. Как вы думаете, можно ли использовать вашу методологию, чтобы определить, какие регионы в России более подвержены обратной миграции?
Микеле Валсеки: Этот проект начался со сборника, который РЭШ оперативно сделала, чтобы продемонстрировать возможность и желание давать консультации российскому правительству. Он включал главу, которая началась с идеи провести сравнение между Италией и Россией. Потом эта глава об Италии превратилась в полноценную статью. На сайте РЭШ вы можете найти электронную версию сборникас этой главой в соавторстве с экономистом Татьяной Михайловой, там есть часть и о России. В ней мы используем данные о миграции в Москву из каждой области России и пытаемся на основе этого спрогнозировать, куда будет распространяться COVID-19. Большая разница между Италией и Россией заключалась в том, что в то время по Италии существовали данные о заражениях и смертности, а по России — нет. Поэтому в этой статье вы увидите только набросок прогноза для России. Однако позже наши коллеги Рубен Ениколопов и Мария Петрова, а затем Георгий Егоров и Алексей Макарьин написали статью, в которой используют нашу логику и пытаются рассмотреть взаимосвязь между проникновением вируса в регион и количеством людей, которые ранее ездили в Москву. Эта зависимость, похоже, работает и в России. Аналогичные связи были обнаружены для Китая и США. Так что, по-видимому, это общее явление.
Если говорить о России, то,во-первых, данные о миграции не так хороши, как в случае с Италией. По Италии у меня есть данные по перемещениям между провинциями еще до того, как началась пандемия. А в России данных на уровне областей нет, хотя это гораздо более крупная территориальная единица. Во-вторых, данные по заболеваемости и смертности в России намного хуже, чем в большинстве других стран. Причина в том, что Россия решила считать смертью от COVID-19 только тот случай, если человек умирает непосредственно от коронавируса. Таким образом, если у человека уже было заболевание, которое усугубилось вирусом, он не будет считаться умершим от COVID-19. Данный выбор со стороны властей, скажем так, спорный. Но это хороший пример того, как важен сбор данных для выполнения работы, связанной с реализацией той или иной стратегии, экономической или другой политики.
- Как иностранные исследователи как вы относитесь к качеству сбора данных в России? Здесь есть проблемы?
Микеле Валсеки: В конкретном случае с исследованием по COVID-19 мы пытались наладить сотрудничество с МТС, мобильным оператором, который мог бы предоставить прекрасные данные о перемещении людей. Я делаю это для исследования по Италии — использую данные трекинга мобильных телефонов. Мы могли бы повторить это и для исследования по России, использовать эту возможность сотрудничества РЭШ и МТС. Но в итоге так этого и не сделали, потому что МТС не захотели подключить своих сотрудников к обработке данных. Это пример сотрудничества, которое могло произойти, но не случилось. В целом в России это возможно, но,по моим ощущениям, лучше собирать данные с нуля. Это оправданно в среднесрочной и долгосрочной перспективе, но, если нужен быстрый проект, для того чтобы оперативно реализовывать какие-то меры, это не идеальная ситуация — нужны уже готовые данные. Их сбор — это работа, которая требует множества усилий. И тот факт, что в России это не было сделано ни одной из организаций, не позволил мне или кому-то другому провести такой же хороший анализ, какой я сделал для Италии.
- Я хочу попросить вас дать совет иностранным профессорам, которые размышляют о том, чтобы приехать в Россию, или тем, кто уже сделал этот выбор. Что бы вы им сказали?
Герхард Тевс: С учетом моего прошлого для меня это каверзный вопрос. Я отвечу так: иностранным профессорам здесь точно понравится. Есть концепция альтернативных издержек, и, когда люди проживают свою жизнь, они часто спрашивают себя: а что было бы, если? Вы постоянно принимаете решения, выбираете партнера, выбираете место для жизни, решаете получить образование в определенной области. Многие люди оглядываются на момент принятия решения и думают: «Но что, если?» Потом они начинают мечтать и время от времени приходят к выводу: «Моя жизнь была бы намного лучше, если бы я тогда…» Это болезненное чувство. Много людей знакомо с ним. Могу сказать, что, после того как я решил приехать в Москву, не было ни одного мгновения за три года, когда я сомневался в правильности своего решения. Более того, я был в хорошем смысле удивлен многими вещами.
Микеле Валсеки: Я бы сказал так: приезжайте в Москву на неделю, а потом вы увидите, нравится вам это или нет. Приезжайте в РЭШ на неделю, а потом вы увидите, нравится вам это или нет. Но как только вы придете в РЭШ, вы никогда не захотите уезжать.
.jpg)
