.png)
Как развивается EdTech и как он может изменить систему образования и роль преподавателя – этим вопросам была посвящена дискуссия на Просветительских днях РЭШ памяти сооснователя Школы Гура Офера. Профессор РЭШ Ольга Кузьмина оценила возможности EdTech со стороны высшего образования. А два выпускника РЭШ – Наталья Перельдик, соосновательница и директор компании Funexpected Math, и Максим Предтеченский, основатель и президент EdTech-стартапа Cognitive Entertainment, – оценили, насколько умело высшее образование пользуется этими возможностями. GURU публикует основные тезисы их дискуссии.
Ольга Кузьмина: Как часто случается в экономике, бурному росту EdTech помогло не счастье, а несчастье – эпидемия ковида. Мы обнаружили, что онлайн-обучение возможно, и не отдельные курсы, а все образование довольно надолго ушло из аудитории в онлайн. Реальные издержки на образование упали, появилась возможность получать его, находясь где угодно, полноценно работать и учиться одновременно, но, как выяснилось, не всему одинаково хорошо. Проявились те ограничения этого формата, которые, видимо, и тормозили массовое применение этих технологий.
Есть два полюса знания: стандартный и нестандартный. И чем дальше мы от стандартного полюса (например, это могут быть какие-то базовые математические формулы), тем меньше возможность использовать онлайн и технологии. Какие-то блоки в виде геймифицированных приложений или предзаписанного видео могут быть хорошим подспорьем. Но когда мы оказываемся в зоне вопросов, на которые нет единственно верного ответа, где важны общая картина, критическое мышление, активное обучение, здесь требуется живое общение и дискуссия с экспертом, находящимся на границе научного знания. Нет в онлайне и того обмена энергией, который стимулирует учителя и ученика. Хотя есть и плюсы. Например, пока основной спикер выступает, скажем, в Zoom, другие участники группы могут параллельно вести дискуссию, обсуждать его выступление, что невозможно во время живого семинара.
То же самое можно сказать и про распространяющиеся сейчас языковые модели: это новые возможности, но ограниченные (о том, как GURU вместе с Ольгой Кузьминой проверял познания ChatGPT в экономике, читайте здесь). Как и онлайн-обучение, ChatGPT и другие чат-боты могут местами стать полезным инструментом – помочь с эссе, решить стандартные задачи, дать общие рекомендации. Искусственный интеллект мог бы оценить эссе на основании определенных количественных метрик, справиться с проверкой несложных домашних работ и экзаменов, но оценкой смысла все равно на финальном этапе занимается человек. В конце концов, и 20 лет назад можно было с помощью сканера проверить тесты с множественным выбором: программа считывает, как проставлены крестики на бланке с вариантами ответов, и ставит оценку. Местами чат-боты заменят человека, местами придется адаптировать образовательные программы, но их возможности ограничены: в этих лингвистических моделях пока нет встроенной логики и созданный ими текст может содержать базовые фактические ошибки (об этом читайте в колонке одного из разработчиков YandexGPT – Евгения Косарева).
Поэтому и студент, сдающий домашнюю работу с помощью ChatGPT, и профессор, использующий технологии для составления программы курсов, резюме и т. д., должны проверять достоверность контента. А если студент не разбирается в предмете, то он не увидит ошибок в созданном языковой моделью тексте, что сразу выдаст непонимание им предмета. Кроме того, профессора могут проверять, насколько ChatGPT или другой чат-бот справляется с домашними заданиями, и учитывать это при составлении вопросов.
Суммируя, можно сказать: как и во всем, есть плюсы и минусы. Нужно использовать возможности технологий и понять, как решить возникающие проблемы. Само по себе снижение реальных издержек получения стандартных знаний позволит большему количеству людей овладеть ими. И даже при падении отдачи от этих знаний в случае вытеснения искусственным интеллектом некоторых профессий эти знания останутся фундаментом для последующего более глубокого образования, что позволит людям переместиться в новые профессии.
Наталья Перельдик: EdTech не произвел революции в образовании, хотя сдвиг за 10–15 лет был ощутимым. EdTech открывает большие возможности для перераспределения издержек. На что, допустим, школьный учитель в основном тратит время? Из года в год он рассказывает один и тот же материал. Чтобы делать это интересно и увлекательно, он должен обладать огромным букетом качеств: прекрасно знать материал, быть харизматичным, уметь выступать, удерживать внимание. Немногие сочетают эти качества, при том что учитель – профессия очень массовая. Хотелось бы часть этой рутины передать технологиям, чтобы учитель мог больше времени тратить на индивидуальную работу, скажем на занятия с отстающими, на мотивацию учеников. Например, уже есть школы, которые приобрели EdTech-продукты, позволяющие трансформировать задачу учителя – он скорее организовывает процесс обучения, выступая в роли коуча, работая с отстающими, мотивируя их.
Это то, на что технология не способна: можно масштабировать прекрасный контент, человек может получить доступ к профессору из Стэнфорда, не выходя из дома, но очень немногие пройдут его курс целиком. Пока лучший инструмент мотивации – человек, который следит за дедлайнами и спрашивает: «Ты сделал? А почему не сделал?» Это работает безотказно. Как научиться мотивировать пользователей – следующий этап развития образовательных платформ.
Но если потребность в учителях будет снижаться, возникает вопрос: откуда будут вырастать талантливые учителя, в том числе эти звездные профессора Гарварда? Ответа пока нет.
Еще один тренд, выходящий за рамки системы образования, – возможность получить новую профессию онлайн сильно меняет рынок труда. Лет 15 назад было невозможно представить, что появится возможность так часто и быстро получать новую профессию.
Максим Предтеченский: Из хорошего: появились технологии, которые позволяют радикально менять систему образования. Из плохого: мне не кажется, что потенциал этих технологий достаточно используется и они что-то существенно меняют. Что мы научились делать? Мы научились массово и с низкими издержками доставлять контент, в первую очередь видео. Но это нельзя назвать большой инновацией.
Система образования очень ригидна и очень медленно адаптируется. Она продолжает делать то же самое, что и прежде, просто эффективнее. Революцией было, когда в Гарварде почти 100 лет назад начали учить на основе бизнес-кейсов, что стало совершенно новым типом преподавания. И сегодня технологии позволяют создавать с нуля новые классы материалов, которые могут быть и покруче гарвардских кейсов. Но пока все медленно эволюционируют и радуются, что можно быстрее и дешевле доставлять контент.
Вопрос, снизится ли потребность в таком числе преподавателей, не имеет однозначного ответа. Допустим, масштабирование контента позволит осуществить давнюю мечту и звезда Гарварда будет учить сразу десятки, а то и сотни тысяч студентов. Допустим, автоматизация позволит учителям снять с себя часть рутины. Нужно ли тогда будет столько профессоров и не будут ли они выполнять скорее роль коуча, тренера, работая со студентами более индивидуально? Если да, то сможет ли коуч качественно работать с 10 000 студентов? Вряд ли. Тогда мы приходим к выводу, что для сохранения качества образования количество студентов на профессора не должно сильно меняться, но более индивидуальным будет становиться подход к студенту.
М. П.: Я начал заниматься EdTech 10–11 лет назад. Тогда в моде была виртуальная реальность, и мы сделали несколько проектов в основном про химию с визуализацией, геймификацией – по самой последней моде. Мы собрали великолепные отзывы со всего мира, учителя присылали хвалебные письма с благодарностями. Проект не заработал ни копейки, просто ноль! И, разочаровавшись, я забросил на время EdTech. По прошествии лет я познакомился с моим нынешним партнером и рассказал ему про свой первый опыт, он посмеялся и говорит: ты не учел, что нет на Земле людей, которые будут платить за продукт, обучающий химии.
О. К.: И сейчас существует разделение университетов. Есть топ-вузы, которые фокусируются на исследованиях и могут быть менее конкурентны в технике преподавания. И есть те, которые сфокусированы на обучении.
Мне не знакомы исследования о влиянии автоматизации на вузы, но есть много работ о фирмах. Одни показывают сглаживание иерархии внутри фирм: становится относительно меньше топ-менеджеров и больше младших сотрудников. Другие показывают, что растет отдача от образования, полученного в ведущих вузах, а значит, растут стимулы в них учиться. Сейчас сложно понять, как волна новых технологий скажется на неравенстве в обществе и в разных секторах экономики и бизнеса. Где-то могут вытесняться низкоквалифицированные работники, где-то не будет смысла вкладывать в автоматизацию дешевых рабочих мест и будут вытеснены работники средней квалификации. (О влиянии искусственного интеллекта на рынок труда читайте обзорный материал GURU. В нем рассказывается, в частности, какие рабочие места были вытеснены во время механизации в XIX в.)
М. П.: Довольно давно существует класс профессий, которые не требуют высшего образования и позволяют получать относительно огромную зарплату на старте. Это профессии вокруг веб-программирования. Снизило ли это популярность высшего образования? Мне кажется, не очень. Просто люди с помощью EdTech начнут эти пять лет обучения тратить по-другому. Вопрос, с какой отдачей ты потратил эти годы и что получил, – это уже не про технологии.
Н. П.: Не думаю, что нужно противопоставлять высшее образование и EdTech, скорее система образования должна научиться использовать возможности технологий. Если профессии можно научиться за 2–3 месяца, вряд ли она будет в числе самых высокооплачиваемых. Для этого нужно учиться 4–5 лет, это барьер, который непросто преодолеть. Для работодателя диплом ведущего вуза – это еще сигнал, показывающий, на что способен молодой человек. А что еще может сигнализировать о способностях человека, который только выходит на рынок труда? Если он смог окончить серьезный вуз, это говорит о нем довольно много.
