.png)
«Экономика на слух» продолжает рассказ о великих экономистах. Герой нового выпуска – Роберт Лукас, возглавивший «кровавую революцию» в макроэкономике. Реальную экономику он менял на игрушечную модель, а живого человека – на робота. Такого не бывает, возмущались современники. Пусть, отвечал Лукас, главное – чтобы «игрушка» работала. Экономистов он учил моделировать мир, а политиков – не рассчитывать на то, что людей можно постоянно обманывать. GURU рассказывает о самом интересном в этом выпуске с профессором РЭШ Валерием Чернооким.
Когда профессора Чикагского университета Роберта Лукаса спросили, что бы он сделал в первую очередь, если бы вошел в Совет экономических консультантов при президенте США, он ответил: «Сразу бы уволился. Здесь, в Чикаго, мы серьезно относимся к экономике». В его шутке была большая доля правды: отделить науку от идеологии, придать ей внутреннюю непротиворечивость и предоставить политике набор инструментов – в этом Лукас видел свою задачу.
Хотя Лукас мало известен широкой публике, он относится к числу самых влиятельных фигур в макроэкономике. Джон Мейнард Кейнс, Милтон Фридман и Роберт Лукас – таким видит топ-3 макроэкономистов Валерий Черноокий. Лукас перевернул многие представления об экономике и буквально переписал ее. Недаром ГрегорМэнкью, один из самых влиятельных современных экономистов, называл революцию, которую возглавил в 1970-х Лукас, «кровавой», сравнивая ее участников с младотурками.
1960-е, когда Лукас публиковал свои ключевые работы, были временем доминирования кейнсианцев. Их подходы, базировавшиеся на толковании идей Кейнса, лежали в основе экономической политики тех лет – стимулирования экономики с помощью монетарной и бюджетной политики. Теоретическим обоснованием этого вмешательства была идея ригидности цен и зарплат – они медленно подстраиваются под меняющиеся условия, что может приводить к дефляции и безработице, а потому задача государства – поддерживать необходимый уровень спроса в экономике, объясняет Черноокий. Казалось, практика подтверждала теорию – послевоенная экономика быстро росла, и эти десятилетия окрестили золотым веком капитализма. Шок Великой депрессии уходил все дальше в прошлое, а рыночная экономика все нагляднее демонстрировала свое превосходство перед социалистической.
Но каждый золотой век рано или поздно заканчивается. В конце 1960-х стало ясно, что кейнсианская политика работала все хуже. Стимулирование спроса все меньше влияло на спрос и все больше «уходило» в рост цен. Нефтяные шоки 1970-х усугубили проблемы и привели американскую экономику к стагфляции.
Кейнсианские модели не смогли не только предсказать, но и объяснить происходившее, за что подвергались критике со всех сторон. Возглавил эту атаку Милтон Фридман (о нем читайте здесь), чья теория монетаризма во многом основана на критике кейнсианских идей. Но последний гвоздь в гроб старого кейнсианства забил именно Лукас, говорит Черноокий. Не случайно одну из своих лекций в 1979 г. Лукас назвал «Смерть кейнсианской экономики». «Экономисты, если их назвать кейнсианцами, могут даже обидеться», – не стеснялся он в выражениях, говоря о, как он считал, «исчезнувшей» теории. Кейнсианство Лукас называл «политикой без теории», а Кейнса – «политическим пропагандистом», который стремился доказать, что «обязательно должен существовать такой способ борьбы с депрессиями, который не будет противоречить капиталистической демократии» (цитаты по «Истории макроэкономики. От Кейнса к Лукасу и до современности». Мишель де Фрей). Сам Лукас, напротив, стремился представить теорию без политики.
Визитная карточка Лукаса – гипотеза рациональных ожиданий, за развитие которой в 1995 г. он получил Нобелевскую премию. Хотя отцом революции ожиданий был Джон Мут, именно Лукас превратил эту гипотезу в фундаментальный принцип макроэкономики. Само название «рациональные ожидания» было отчасти маркетинговым ходом, замечает Черноокий: «Уловка сработала – слово «рациональность» притягивало экономистов». «Революция рациональных ожиданий не просто заменила одну гипотезу об ожиданиях другой, а предложила новый принцип для всех новых гипотез, как подходить к изучению экономических агентов», – писал в колонке для GURU профессор Антверпенского университета и выпускник РЭШ Константин Егоров.
Это не рациональность в общем понимании и Лукас, конечно, не утверждал, что люди всегда безошибочно прогнозируют будущее, объясняет Черноокий, но он считал, что, принимая решения, люди используют всю доступную им информацию и не совершают постоянно одни и те же ошибки.
Это был совершенно новый взгляд на ожидания, роль которых экономисты, конечно, давно понимали. Еще Кейнс писал, что экономическая наука «имеет дело с мотивацией, ожиданиями, психологическими неопределенностями». Однако ни Кейнс, ни его последователи не пытались изучать природу ожиданий и механизм их влияния на экономику, говорит Черноокий. Первыми, кто это сделал, были монетаристы. Они считали, что ожидания носят адаптивный характер, т. е. люди строят прогнозы на основе того, что происходило в прошлом: например, если инфляция была 5% в прошлые годы, то и в этом они ждут тех же 5%. Лукас сделал шаг вперед: и потребители, и фирмы, утверждал он, будут менять поведение по мере поступления новой информации. Именно это позволяет им избегать систематических ошибок.
Теоретическая конструкция имела важные практические последствия. Еще Авраам Линкольн сказал, что можно какое-то время обманывать всех или часть людей все время, но нельзя постоянно обманывать всех. Пределы обмана – это и был, по сути, основной предмет спора кейнсианцев и их критиков. В концепции кейнсианцев государство может регулярно обманывать всех, разгоняя спрос в экономике и побуждая тем самым наращивать предложение. Монетаристы сузили пространство для такой политики: людей можно обманывать не бесконечно, но довольно долго – например, в ответ на стимулирование спроса фирмы будут наращивать предложение, так как раньше инфляция была стабильной, объясняет Черноокий. Лукас лишил власти и этого. В своей модели несовершенной информации, или «Островной модели», Лукас сравнивал экономику с архипелагом, состоящим из множества островов, жители которых не знают, что происходит у соседей. Видя рост цен, фирмы сначала не понимают, что его вызвало – рост спроса на их продукцию или в целом в экономике. И это побуждает их временно увеличить производство и занятость. Таким образом, неожиданное увеличение денежной массы позволяет повысить производство и снизить безработицу. Но именно неожиданное, подчеркивает Черноокий: «Как только люди поймут, что рост цен происходит из-за того, что центральный банк увеличивает денежную массу, они начнут повышать не выпуск продукции, а цены на нее». Это делает бессмысленной политику «обмана» – ведь часто он будет приводить к разным результатам.
Понимание, что нельзя оценивать последствия экономической политики, не учитывая, как агенты изменят свое поведение в ответ на нее, вошло в экономику под названием «критика Лукаса», рассказывает Черноокий. Например, если государство снижает налоги, то люди вместо наращивания потребления могут начать увеличивать сбережения, рационально ожидая, что помощь государства не продлится долго. Из этого вывода вытекает ключевая рекомендация Лукаса в области экономической политики, описывает Черноокий: государство должно устранять провалы рынка, воздействовать на экономику с помощью общей монетарной и фискальной политики, а в остальном придерживаться принципа laissez-faire – дать экономике самой «лечить себя».
«Кажется, что модель, превращающая человека в робота, бесконечно далека от реальности, – продолжает Черноокий. – Исследования фиксируют множество ошибок в поведении и прогнозах людей: например, потребители постоянно завышают инфляцию и чрезмерно реагируют на изменение цен отдельных товаров. Но не стоит ждать полной реалистичности от моделей. Подход Лукаса – это приближение к тому, как люди используют информацию, он показывает, что мы учимся на своих ошибках».
Сам Лукас подчеркивал, что рациональные ожидания – это не умозаключения о реальном мире: «Можно задать вопрос, являются ли ожидания в модели Клейна – Голдбергера рациональными. Однако нельзя ставить вопрос, имеет ли население США рациональные ожидания». Он отстаивал рациональные ожидания в качестве технического принципа моделирования, «а не как отдельную макроэкономическую теорию, поэтому судить о ней по ее эмпирической ценности неправильно», пишет специалист в области истории экономической мысли Мишель де Фрей в книге «История макроэкономики. От Кейнса к Лукасу и до современности». Таким же был его подход и к анализу экономического развития в целом.
Лукас говорил, что, когда вы начинаете думать об экономическом росте, то забываете обо всем остальном. Свой взгляд на механику экономического развития он изложил в одноименной работе «О механике экономического развития».
Его модель пересекается с моделью японского экономиста Хирофуми Удзавы, рассказывает Черноокий. В модели Удзавы – Лукаса капитал делится на физический и человеческий. Отдача от физического капитала падает по мере его роста. Но человеческий капитал не имеет такой убывающей отдачи и позволяет расти экономике, даже если нет дополнительных источников в виде технологий, говорит Черноокий. Разным уровнем человеческого капитала в модели Удзавы – Лукаса объясняется, почему бедные страны остаются бедными, а богатые становятся еще богаче.
В отличие от кейнсианцев Лукас не считал, что экономика внутренне нестабильна. Колебания в деловых циклах он объяснял информационной асимметрией, вызванной, например, непонятными сигналами со стороны центробанков. Когда люди разберутся, что происходит на «соседнем острове», поведение корректируется и экономика возвращается к тренду. Это делало все бизнес-циклы, по сути, одинаковыми, но Лукас и стремился выявить их механизм в самом общем смысле, не касаясь крайних ситуаций (вроде Великой депрессии), пишет де Фрей. Такой подход может удивить, ведь макроэкономика родилась в ответ на кризис 1930-х. Морис Обстфельд и Кеннет Рогофф писали, что теория бизнес-циклов, которая не объясняет период Великой депрессии, подобна теории землетрясения, которая занимается изучением только слабых толчков.
Лукас опирался на теорию Леона Вальраса, согласно которой все рынки – товаров, капитала, труда, услуг – находятся в равновесии, т. е. спрос равен предложению. Это равновесие достигается за счет подстройки цен и зарплат. Утверждение может показаться спорным, говорит Черноокий: отдельные рынки, особенно рынок труда, тем более в периоды кризисов, не похожи на находящиеся в равновесии, людям не всегда удается сразу найти работу, даже если зарплаты подстраиваются к изменившимся условиям. Лукас же настаивал: вынужденной безработицы не существует, каждый может найти работу, пусть и на лучших условиях, и приводил в пример сцену найма работников из «Гроздьев гнева» Джона Стейнбека, в которой говорится о людях, готовых трудиться на условиях, от которых все отказались.
Идеи Лукаса шокировали кейнсианцев, считавших, что равновесие может быть на отдельных рынках, но не во всей экономике и главный пример отсутствия рыночного равновесия – именно вынужденная безработица. «По мнению многих кейнсианцев, эта теория заменила невнятную истину на четко сформулированную ошибку», – писал канадский экономист Ричард Липси. «Столь же очевидным, как и то, что на моем лице имеется нос, является тот факт, что рынок труда и многие товарные рынки ни в каком смысле не достигают состояния равновесия», – возмущался нобелевский лауреат Роберт Солоу. Другой нобелевский лауреат – Джеймс Тобин писал, что в экономике большая часть времени тратится именно на адаптацию к неравномерному состоянию.
В этом споре проявился разный взгляд на экономику как науку, объясняет Черноокий. Кейнсианцы требовали от моделей эмпирической достоверности и реалистичности. Лукас же считал, что «настаивать на реалистичности моделей – значит уничтожать их потенциальную полезность при размышлении о реальности». «Невозможно выглянуть из окна и понять, существует ли в данный момент равновесие в экономике Нового Орлеана <...> Равновесие – это характеристика способа, с помощью которого мы смотрим на окружающую действительность, а не свойство самой реальности», – говорил Лукас. Это «упрощенная, игрушечная версия реальности, но это не ложная версия реальности. Она показывает, как разные показатели, в том числе цены, подстраиваются под изменения», отмечает Черноокий.
Строгий математический анализ Лукас считал «единственно возможным способом» решения экономических проблем, называя все остальное «картинками и пустой болтовней». Известный экономист и бывший заместитель председателя ФРС Алан Блайндер заметил, что новый классицизм в экономике стал триумфом теории над эмпирикой, интеллектуальной эстетики над наблюдением.
Впрочем, Лукас не отрицал пользу и эмпирических кейнсианских моделей, рассказывает Черноокий, они позволяли предсказывать, что произойдет при инерционном развитии, но оказывались бесполезны при изменении ситуации, в том числе экономической политики, а потому были точны лишь на коротком горизонте. Сам Лукас иллюстрировал разницу подходов на примере движения в городе: с помощью кейнсианских моделей можно сказать, где он будет через 5 минут, если движение не будет меняться, но они не позволят предсказать, где он окажется, если вдруг перекроют улицу.
«Этот метод «изобретения» общества делает экономическую науку утопичной и является причиной того, почему ученые-социологи относятся к ней с недоверием и с некоторой завистью. Все дело в том, что при исследовании полностью выдуманных, а не реально существующих общественных структур практически ничего не стоит подвергать их воздействию разнообразных внешних факторов и наблюдать за тем, как они будут на это реагировать. Если в результате воздействия факторов, подобных тем, которые влияют на реальные общества, моделируемые общества будут реагировать сходным образом, это даст нам лишнее подтверждение относительно существования полезных связей между моделируемым и реальным обществом, развитие которого нас и интересует».
Роберт Лукас («История макроэкономики. От Кейнса к Лукасу и до современности». Мишель де Фрей)
Всякая революция рождает контрреволюцию, и научные потрясения не исключение. В 1988 г. Блайндер констатировал: «Макроэкономика уже находится в эпицентре другой революции, которая ведет к возвращению кейнсианской теории, но в гораздо более строгом теоретическом смысле». Речь шла о рождении нового кейнсианства. Его представители объединили кейнсианство, монетаризм и гипотезу рациональных ожиданий, говорит Черноокий. Деньги в их моделях нейтральны лишь в долгосрочном, но не в краткосрочном периоде, что открывает дорогу стимулирующей политике, так ярко проявившей себя в кризисы XXI в. При этом они сохранили ключевой принцип старого кейнсианства – негибкость цен и зарплат, которая мешает экономике быстро подстроиться под изменение условий и одновременно создает потребность в стимулирующей политике. Этот вопрос настолько важен для исследователей, что Лоуренс Болл и Грегори Мэнкью в статье «Манифест негибкой цены» даже разделили макроэкономистов на два типа: «Одни считают, что в краткосрочных флуктуациях ключевую роль играет негибкость цен. Другие так не думают».
Сегодня центральные банки используют новые кейнсианские модели, говорит Черноокий, они (особенно DSGE-модели – динамические стохастические модели общего равновесия) включают поведение агентов, которые предвидят будущие изменения политики и реагируют на них рационально. Это позволяет определить, какая политика позволит сгладить шоки.
«Кейнсианская точка зрения по отношению к краткосрочной перспективе восторжествовала, и все страны в кризис начинают активно стимулировать экономику и денежными методами, и бюджетными. Но одновременно кейнсианцы полностью приняли точку зрения классиков о том, что поскольку в долгосрочной перспективе экономика сама возвращается на естественный уровень, то любые стимулирующие меры должны быть временными и ограниченными. Нужно лишь помочь экономике вернуться на нормальный уровень, чтобы спрос соответствовал ее возможностям, – не больше и не меньше», – говорил «Экономике на слух» Олег Замулин из Мичиганского университета.
Занимаясь теорией, Лукас стремился создать инструмент для решения практических задач. «Главная проблема для макроэкономистов – на какие практические вопросы политики могут дать ответ абстрактные модели и что это за модели?» – так он обозначал ключевую задачу экономики. Лукас хотел, чтобы в науке появился ряд принципов, с помощью которых можно было бы поочередно оценивать шаги по вмешательству государства в экономику, выявляя эффективность каждого из них. Этот строгий научный подход позволял формировать внутреннюю четкость, непротиворечивость и отделить экономику от идеологии. Лукас признавал, цитирует де Фрей его заметки, что, если заниматься таким эксплицитным моделированием, «может сложиться ложное впечатление о полноте картины. Но если мы откажемся от эксплицитного моделирования, что у нас останется кроме идеологии?»
Что послушать и почитать об известных экономистах:
— О Давиде Рикардо рассказывала профессор РЭШ Наталья Волчкова – можно послушать, а можно почитать.
— О Карле Марксе рассказывала «Экономике на слух» Ксения Юдаева – можно послушать, а можно почитать.
— О Джоне Мейнарде Кейнсе – Олег Замулин, один из основателей Совместного бакалавриата ВШЭ и РЭШ. Здесь – сам выпуск, а здесь – подготовленное на его основе интервью.
— Колонки профессора Антверпенского университета Константина Егорова про Роберта Солоу и Роберта Лукаса.
— Также вы можете почитать цикл статей о нобелевских лауреатах по экономике. Здесь вы найдете рассказ о нобелиатах 2024 г. и ссылки на все статьи цикла.
