.png)
GURU продолжает рассказывать о Нобелевской премии по экономике 2025 г. Как научный прогресс помог экономике выйти из тупика? Почему процветавшие Нидерланды не стали родиной промышленной революции и дала сбой экономика Китая? Как поддержка семьи может навредить бизнесу? Об этом в колонке выпускника РЭШ, профессора НИУ ВШЭ Виктора Малеина, рассказывающего о взглядах нового нобелиата, выдающегося экономического историка Джоэля Мокира.
Тема экономического роста является сегодня одной из центральных для экономистов и политиков. Рост как явление экономической жизни прочно закрепился в сознании людей, поэтому новости о его замедлении воспринимаются с тревогой. Для обывателя, жившего в XVII или XVIII в., такой проблемы не существовало: в большинстве стран экономическое развитие столетиями оставалось примерно на одном уровне. Рост подушевого ВВП – стандартная метрика уровня жизни населения – был возможен, но лишь в течение ограниченных периодов времени. Фазы положительной динамики сменялись кризисами и продолжительными застоями, что получило название «мальтузианской ловушки». В результате, например, подушевой ВВП Италии, некогда экономического лидера Европы, в середине XIX в. был примерно на том же уровне, что и в начале XVII в.!
Источник: The Maddison Project, расчеты автора
Достижение устойчивого экономического роста связано с промышленной революцией. Возникнув в Англии, она впоследствии охватила и другие страны западного мира. В результате во второй половине XIX – начале XX в. они смогли достичь средних темпов роста 1,5–2% после всего около 0,3% в доиндустриальный период. Это кардинально изменило условия жизни, обусловив многократное снижение смертности, повышение благосостояния и уровня образования.
Что позволило странам, столетиями находившимся в ловушке бедности, осуществить радикальную смену экономической модели? Почему начало промышленной революции оказалось неравномерным по времени и охватило преимущественно страны Северной Америки и Европы? Ответы на эти вопросы пытались дать многие выдающиеся экономисты и экономические историки, включая нобелевского лауреата этого года Джоэля Мокира.
«Ответ» Мокира указывает на ключевую роль знаний. По мнению ученого, значение имели не только накопление знаний и прорывные открытия в естественных науках (например, ньютоновская механика), но и возможность их быстрого распространения – благодаря появлению специализированных научных изданий, активности университетов и научно-технических обществ (см. врез).
Системный подход к организации научного знания и его широкое распространение расширили возможности для практического применения научных достижений. Если в доиндустриальную эпоху поиск технологических решений в основном происходил методом проб и ошибок, то впоследствии он стал основываться на понимании фундаментальных научных принципов. Эта «революция знаний», объединившая науку и практику, как считает Мокир, привела к тому, что технологический прогресс и сопутствующий ему рост производительности стали постоянным явлением – ключевым условием выхода из «мальтузианской ловушки».
При этом Мокир показывает, что интеграция фундаментальной науки и технологии является необходимым, но недостаточным условием индустриального перехода. В одной из своих работ ученый рассуждает, почему Нидерландов не оказалось среди индустриальных лидеров, хотя в XVII в. они существенно опережали Англию по подушевому ВВП, обладали развитой финансовой системой, в стране процветали передовые ремесла и было грамотное население. Нидерланды не находились в изоляции: их университеты были интегрированы в европейскую систему и у ученых был доступ ко всем ключевым открытиям своего времени. Однако, как отмечает Мокир, торгово-экономические элиты страны в целом оказались не заинтересованы в практическом применении инноваций из-за их рискованности и неочевидности экономической отдачи. Неразвитость того, что сейчас называется венчурным капитализмом, привела к упущенным возможностям. Позднее, когда успех британской индустриализации продемонстрировал ошибочность позиции нидерландских элит, вмешались внешние факторы – участие в военных конфликтах и политическая нестабильность внутри страны. В результате после упущенных десятилетий подушевой ВВП страны резко сократился, и переход на траекторию устойчивого роста стал возможен гораздо позже.
Таким образом, результаты Мокира согласуются с выводами нобелевских лауреатов 2024 г. Дарона Аджемоглу, Саймона Джонсона и Джеймса Робинсона о важности институтов. Обеспечивая защиту прав собственности, институты стимулируют рискованные инвестиции в инновации. Возникает положительная связь: научные открытия трансформируются в прибыльные технические решения, что стимулирует новый приток капитала и дальнейший научно-технический прогресс.
Есть и другой важный вопрос, ответ на который предлагает Мокир: почему индустриальная революция – это феномен именно западной цивилизации? Почему такие страны, как Китай и Индия, не были охвачены модернизацией XIX и начала XX в.? В литературе эта разная динамика Европы и остального мира, в том числе прошлого лидера – Китая, была названа «Великим расхождением».
Объяснение этого феномена включает множество факторов; в одной из работ, написанной в соавторстве с выдающимися экономистами Давидом де ла Круа и Маттиасом Допке, Мокир ищет ответ в особенностях организации ремесленного дела и передачи знаний в доиндустриальную эпоху. В тот период, как правило, знания передавались напрямую от мастера-ремесленника к его ученикам-подмастерьям. Поэтому профессии нередко наследовались, создавались фамильные династии кузнецов, мельников, ювелиров и т. д. В такой системе циркуляция знаний была ограничена родственными связями, что приводило к передаче технологий почти без изменений из поколения в поколение. Лидеры семейных кланов не были заинтересованы делиться знаниями, поскольку это подрывало их локальную монополию и привилегии, что, в свою очередь, ограничивало инновации.
Противоположностью семейно-клановой системы является рынок, когда взаимодействие между мастером и учеником регулируется контрактом: ученик платит и работает, взамен получая знания и квалификацию мастера. Контракт между мастером и учеником не является полным, так как в нем невозможно прописать все условия. Поскольку обучение сопряжено с определенными издержками со стороны мастера, у него возникают стимулы снижать усилия, что негативно отражается на подготовке подмастерья (в институциональной экономике данная проблема обозначается как проблема морального риска (moral hazard). В клановой системе проблема стоит не так остро, поскольку мастер связан с учениками родственными узами. А в условиях рынка требуется внешнее вмешательство – институциональная надстройка, например суд, который может защитить интересы учеников.
Альтернативой семейному клану и рынку является профессиональная ассоциация – гильдия. Достоинство этого института в его способности защищать интересы младших членов ассоциации, когда формальные государственные институты еще недостаточно развиты. При этом в отличие от клановой структуры процесс создания и передачи знаний в гильдиях был более динамичным и охватывал большее число людей. Это, в свою очередь, многократно увеличивало вероятность появления радикально новых идей и прорывных технологий. (Хотя позже уже гильдии препятствовали распространению знаний и технологий.)
«Синдики суконной гильдии», Рембрандт, 1662 г. (источник)
Мокир и его соавторы показывают, что еще до наступления индустриальной революции европейские страны достигли значительных успехов в технически сложных сферах (например, в производстве часов), чему способствовал более открытый подход к передаче знаний по сравнению с клановой системой, доминировавшей в Китае.
Но почему гильдии, в основе которых лежали профессиональные, а не семейные связи, возникли в Европе, а не в Китае? Здесь Мокир указывает на значимость нескольких факторов, подчеркивая, что простого объяснения этому нет. Одной из важных причин называются особенности расселения населения: в Китае доля ремесленников, проживавших в городах, как и относительная численность городского населения, была низкой. Во многом это было связано с тем, что город не служил основной формой защиты от набегов, поскольку угроза агрессии, как правило, исходила от кочевников и была географически локализована. Поэтому защита от кочевников требовала скорее строительства заградительных сооружений (Великая китайская стена), чем городов-крепостей. Напротив, для жителей Европы угроза нападения исходила отовсюду, поэтому оптимальной формой защиты от агрессии оказывались именно городские стены. В результате город аккумулировал достаточно большое население, проживавшее на небольшой площади. Регулирование взаимодействия большого числа людей, не связанных родственными узами, потребовало определенных институтов, что и обусловило появление гильдий.
Таким образом, зарождение индустриальной революции в Европе, а не в Азии было не случайным явлением – не просто результатом макроэкономических факторов (например, сочетанием высокой стоимости труда и обилия запасов угля в Англии), повлиявших на относительные цены факторов производства. Скорее это отражало длительную историю институционального развития этих регионов и, в частности, институтов, обеспечивавших передачу технологических знаний от одного поколения к другому.
В ряде эмпирических работ Мокир (здесь и здесь) и его соавторы подтверждают данный тезис, показывая, в частности, что развитие текстильной отрасли в Англии – главного локомотива первой волны индустриализации – было связано с наличием относительно большего числа высококвалифицированных специалистов, обладавших необходимыми знаниями для работы с технически сложным оборудованием (например, прядильной машиной Аркрайта).
Прядильная машина Аркрайта (источник)
В то же время ни доступ к месторождениям угля, ни уровень заработной платы работников – факторы, подчеркиваемые в исследованиях других авторов, – не оказываются статистически значимыми. По существу, эти результаты указывают на ключевую роль высококвалифицированного труда как основного фактора индустриальной революции.
Исследования Мокира не ограничиваются выявлением причин индустриальной революции. Его ранние и высокоцитируемые работы посвящены Великому голоду в Ирландии (1845–1850). В исследовании, опубликованном в 1980-х гг., Мокир показывает, что голод стал прежде всего результатом экономической отсталости Ирландии – низких производительности труда и уровня накопления капитала. Это исследование примечательно тем, что автор использует строгую количественную методологию в традиции «новой экономической истории» – подхода, который в настоящее время стал мейнстримом среди экономических историков.
Ряд недавних работ Мокира поднимают вопрос о различиях политических систем Запада и Китая, фокусируясь на исторической роли институтов центральной власти в этих странах. В его исследованиях также рассматривается соотношение демократических ценностей и экономического развития. В частности, Мокир делает вывод, что этническое и культурное разнообразие как элементы современного демократического общества могут быть одновременно источником и препятствием для экономического развития.
В настоящее время прогресс в области искусственного интеллекта многими сравнивается с прорывными технологиями прошлого, обеспечившими радикальный рост производительности труда. Можем ли мы ожидать сопоставимых эффектов сегодня? Основной вывод Мокира и его соавторов состоит в том, что такой прорыв становится возможен благодаря не только науке, но и концентрации людей, обладающих предпринимательским и инженерным талантом, что делает возможной трансформацию знания в повсеместно работающие технологии.
Список исследований по теме:
Чиннирелла Ф., Хорнунг Э., Кошник Й. «Поток идей: экономические общества и рост полезных знаний» (2025). The Economic Journal
Де ла Круа Д., Допке М., Мокир Дж. «Кланы, гильдии и рынки: институт ученичества и рост в доиндустриальной экономике» (2018). The Quarterly Journal of Economics
Де ла Круа Д., Шебба Р., Занарделло Ч. «Flora, Cosmos, Salvatio: доиндустриальные академические институты и распространение идей» (2025). Working Paper. UCL – Université Catholique de Louvain
Келли М., Мокир Дж., О’Града К. «Механика промышленной революции» (2023). Journal of Political Economy
Мокир Дж. «Почему Ирландия голодала: количественная и аналитическая история ирландской экономики 1800–1850 гг.» (1985). HarperCollins Publishers
Мокир Дж. «Промышленная революция и Нидерланды: почему она там не произошла?» (2000). De Economist
Мокир Дж., Сарид А., Ван дер Беек К. «Колеса перемен: внедрение технологий, мельники и устойчивость британской индустриализации» (2022). The Economic Journal
Мокир Дж., Табеллини Г. «Социальные организации и политические институты: почему пути Китая и Европы разошлись» (2024). Economica
Мокир Дж. «Разнообразие, плюрализм и толерантность: корни экономического прогресса?» (2024). Capitalism and Democracy (в печати)
Сквиччарини М. П., Фойгтлендер Н. «Человеческий капитал и индустриализация: свидетельства эпохи Просвещения» (2015). The Quarterly Journal of Economics
.png)
