.png)
Литературные произведения могут многое поведать экономистам об обществе и в свою очередь, исследователям иногда проще рассказать об экономических явлениях в художественной форме. О том, как связаны экономика и литература – в новом выпуске «Экономики на слух» беседуют литературный критик Галина Юзефович, а также профессора РЭШ Наталья Волчкова, Константин Егоров и ректор РЭШ Рубен Ениколопов.
Слушайте выпуск на нашем сайте, а также во всех подкаст-плеерах, а мы представляем вашему вниманию основные тезисы выпуска.
Филипп Стеркин
Инструмент для экономистов
Галина Юзефович: Литература – это точка пересечения двух измерений: художественного и социального. Она и порождается реальностью, и отражает реальность. Поэтому человеку негуманитарной специальности, экономисту в первую очередь, очень полезно понимать, как литература встроена в социальную систему и как реальность взаимодействует с художественным вымыслом.
Например, современному человеку очень трудно понять, почему в советской литературе второй половины XX века столько пьют. Почему пьют герои Битова, Довлатова, Ерофеева? Почему алкоголь настолько важен для писателей – шестидесятников-семидесятников? И если сложить вместе историю совершенно шизофренических отношений советского государства и алкогольной промышленности, культуры потребления алкоголя в обществе, алкоголя как эскапизма, то это позволит больше узнать и про литературу, и про жизнь в то время.
Если говорить уже о современной российской литературе, то у нас остается неистребимо популярной тема XX века: мы безостановочно ковыряемся в сталинских репрессиях, Второй мировой войне, послесталинской эпохе, в советском времени. Все мы так или иначе растем из Советского Союза, и у нас очень сложные отношения с этой эпохой. До сих пор нет единого мнения, был ли Сталин кровавым тираном, или главным эффективным менеджером, или немножко того, немножко сего. И это приводит к появлению таких книг, как «Зулейха открывает глаза» Гузели Яхиной, «Обитель» Захара Прилепина, «Авиатор» Евгения Водолазкина и т. д. Мы можем смотреть на них как на изолированный художественный феномен, а можем попытаться понять, на какой общественный запрос они реагируют, почему они появляются, зачем они современному читателю.
Я люблю метафору: литература – как кот, который ложится хозяину на больное место. Так и литература сигнализирует, где происходит что-то важное. И сигнализирует очень быстро, в некотором смысле это искусство быстрого реагирования. Если все пишут про Сталина, значит, у нас как у народа, как у общества это болевая точка. Если все обратили внимание на персональную травму, значит, болит тут. И литература переползла. И если научить экономистов смотреть на мир сквозь призму литературы, а на литературу – сквозь призму социальности, то такой инструмент очень расширит видение.
Рубен Ениколопов: Литература, в особенности последние 200 лет, является тем видом искусства, которое наиболее точно отражает культурный контекст. А его, безусловно, очень полезно учитывать в экономических моделях.
У меня есть работы по нацистской Германии. И литература о тоталитарных обществах, которую я много читал, советская литература помогают понять, как работала антисемитская пропаганда в Германии в 30-е годы.
Наталья Волчкова: Писатель всегда рассказывает об обществе и его отдельных членах, выстраивает сюжет в конкретном моменте истории при заданных экономических и социальных институтах. В основе произведения модель общества, но не только в ценностном, не только в экономическом измерении, но и в более богатом – психологическом измерении. В этом подходы художественной литературы и экономического исследования пересекаются.
«Можно читать про то, как он ей, а она ему, а он такой, о, да ладно!»
Галина Юзефович: Ко мне приходят (на совместный бакалавриат РЭШ и ВШЭ. – Ред.) очень разные ребята, некоторые упираются руками и ногами, но в основном втягиваются. Я хочу, чтобы они увидели литературу как пересечение сложных отношений с великими, яркими, запоминающимися текстами в ключевых узлах, с интересными, яркими, умными людьми. Для этого я применяю разные техники.
Я приглашаю на свой курс гостей, очень ярких людей, которые им покажут литературу с разных сторон. Если занятие посвящено художественному переводу, то поговорить придет руководитель магистерской программы по художественному переводу ВШЭ Александра Леонидовна Борисенко, и после этого студенты строятся журавлиным клином и идут учиться к Александре Леонидовне, которая так рассказывает, что все сразу понимают, что ничего на свете нет лучше литературного перевода. А если мы говорим про изучение литературы в школе, то я зову Сергея Владимировича Волкова, очень известного школьного преподавателя литературы и большую звезду в Facebook.
Я тщательно выбираю тексты и не стану принуждать студентов читать что-то, может быть, очень великое, если это великое не найдет у них отклика. У меня нет задачи принудить их прочитать весь канон. Поэтому если бы речь шла о классике, а не о современной литературе, то между «Тупейным художником» и «Войной и миром» я бы выбрала «Тупейного художника», потому что он короче, он ярче, он произведет сильное впечатление.
Я не буду заставлять их читать всего Роберто Боланьо, я покажу им один рассказик. Но я заставлю их прочитать «Погребенного великана» Кадзуо Исигуро, и он взорвет им мозг, и они увидят, что литература может быть предельно живая, острая, говорящая с тобой на одном языке, буквально засовывающая тебе палец в сердце и там им шевелящая.
Ну и в качестве инструмента контроля я использую письменную работу. И это оказывается для многих интересной задачей. В ревю есть три блока. Первое – нужно описать саму книгу, не пересказать дословно, а выделить ключевые идеи. Второе – как книга была воспринята обществом. И третье – выразить персональное отношение к книге, написать, что они чувствуют.
Большинство наших ребят прошли через Всерос – победители, лауреаты, призеры Всероса. Они очень привыкли к прагматической манере чтения по работе, и их бесконечно радует, что они могут читать что-то для удовольствия. Для них это новый тип чтения, основанный на эмоциональном отклике, на воображении, на сопереживании, а не на запоминании и укладывании кирпичиков в модель. Современное образование стремится к все большей интенсификации и эффективности, и мои курсы для них как воздух и эмоциональная свобода. Они ведь много лет работали на результат. А тут им говорят: почитай, вдруг понравится. Для них это что-то новое и прекрасное: ого, можно читать про живых людей, про то, как он ей, а она ему, а он такой, о, да ладно!
Константин Егоров: Я скорее применяю экономический инструментарий для анализа литературы, а не наоборот.
Например, в «Игре престолов» есть момент, когда Варис задает Тириону загадку про источник власти: в комнате находятся король, священник и богач, а между ними – наемник с мечом, и каждый старается убедить наемника убить двух других, чтобы остаться главным. Кого же послушает наемник?
Варис дает разгадку: победителем может оказаться любой из троих в зависимости от того, во что верит наемник. Он будет слушаться того, кто, как ему кажется, уже обладает наибольшей властью, кто сможет показать, что вся власть в его руках. Поэтому власть – это иллюзия.
Сначала для меня эта история была неясной. Почему же власть – это иллюзия? Но потом мне пришло в голову, что похожую ситуацию экономисты называют множественностью равновесий. И тогда мне сразу все стало понятно.
С помощью концепции множественности равновесий экономисты, например, объясняют, почему валюта, скажем, рубль – простая бумажка, – имеет ценность: потому что люди верят в это. На самом деле ценность рубля – такая же иллюзия, как власть в загадке Вариса.
И вот после того я обвинил себя в каком-то экономическом шовинизме: мол, мне кажется, что только экономика помогает понять общество. А потом я подумал, что это просто разные образы мышления: мне легче понимать литературу с помощью экономики, а другой человек, наоборот, будет использовать литературу, чтобы понять экономику.
Филипп Стеркин, редактор «Экономики на слух»: Я, наверное, пример человека, о котором говорит Константин Егоров, – литература мне многое объясняет про экономику. Порой даже больше, чем исследования экономистов или их книги. Недавно, например, я перечитывал «Механическое пианино» Воннегута и все время думал, что в начале 50-х годов он написал яркую картину тех проблем, которые анализируют современные экономисты. Например, про новый правящий класс, о котором пишет экономист Пол Коллиер в «Будущем капитализма», в некотором смысле – про безусловный базовый доход. Но и экономисты помогают мне лучше понимать литературу. Находить связь вымысла и реальности.
Почему поэты уже не собирают стадионы?
Галина Юзефович: Поэты на стадионах, поэты-суперзвезды – это в значительной степени советские реалии. В эпоху полусвободы, когда за анекдот уже не посадят, возникает потребность в метафоризации, позволяющей транслировать идеи, мысли, чувства гораздо более свободно, чем это можно сделать в прозе. Это первое. А второе – уже глобальное явление: очень долго поэт и в России, и в мире воспринимался как очень важная фигура.
Я всегда рассказываю студентам историю про Иосифа Александровича Бродского, которую описывает в своей книге Карл Проффер. Он приходит к Бродскому в гости – а тот только что вернулся из ссылки, гонимый, в дурке отсидел, без работы, без перспектив – и видит у него на столе черновик письма. Письмо Леониду Ильичу Брежневу и касается знаменитого «самолетного дела». Евреи, которые не могли легально эмигрировать в Израиль, предприняли попытку угнать самолет и улететь в Финляндию. Их арестовали, были вынесены смертные приговоры. И Иосиф Александрович пишет Брежневу: мы с вами – я как поэт, а вы как правитель – должны понимать, что совершенно недопустимо так поступать с этими людьми. Он пишет Брежневу как равный равному. И конечно, это заставляет вспомнить Пушкина, которого привозят к Николаю I, и Николай I ему говорит: я буду твоим цензором. То есть поэт в общественном сознании долгое время был немножко пророком, человеком, говорящим не только от своего лица, но и от лица всего мира. Как писала Ахматова, «и если зажмут мой измученный рот, которым кричит стомильонный народ». У Ахматовой не было сомнений, что она представитель народа, что она голос народа. И когда поэт становился звездой, его приходили послушать люди, устами которых он говорил. Они приходили послушать себя. Поэтому Бродский считал себя обязанным как полномочный представитель народа обратиться к Брежневу.
Но понемногу происходит распад этой системы, идея, что есть кто-то, чьими устами говорит стомильонный народ, потихонечку умирает. А с ней умирает и поэзия на стадионах. Умирание этой концепции, переход поэта в персональное высказывание – это, конечно же, очень интересная история, в первую очередь социальная, а не только художественная и культурная.
Чему литература учит экономистов
Галина Юзефович: Привычка думать одним определенным способом, с одной стороны, доводит этот подход до бриллиантового совершенства, а с другой – приводит к туннелированию, возникает ощущение, что подо все можно написать формулу, а то, подо что нельзя написать формулу, неважно. Если модель не сошлась, то, наверное, с материалом что-то не так. Это происходит практически в любой специальности, не только в экономике. Но экономика, как по-настоящему мощный инструмент, способствует этому туннелированию в наибольшей, пожалуй, степени.
Литература же, любое гуманитарное знание позволяет посмотреть на мир под разными углами, примерить на себя разные наборы стимулов и эмоций, увеличивает масштаб личности, не дает человеку скрутиться в рулончик и протиснуться в этот комфортный туннель, по которому так славно едется, и все сходится, и модель рисуется.
Наталья Волчкова: Нобелевские лауреаты по экономике Роберт Шиллер и Джордж Акерлоф подчеркивают роль нарративной, повествовательной экономики как фактора успеха. Поскольку успех экономиста в значительной степени зависит от того, насколько хорошо он умеет рассказать о результатах своего исследования. Экономисты широко используют ссылки на художественную литературу, чтобы описать поведение людей более образно, с элементами юмора, с элементами художественной литературы. Используют литературное описание экономических условий, институтов конкретной эпохи даже для верификации своих выводов.
Рубен Ениколопов: Основная проблема российских студентов или специалистов, с которой они сталкиваются, когда погружаются в международную среду, – они как собачки: глаза умные, все понимают, но сказать ничего не могут. При обучении в России эти навыки – излагать мысли просто и доступно, представлять свои работы – не формируются.
РЭШ специально уделяет этому внимание. У нас есть Центр письма и коммуникации. Правда, в нем учат общаться на английском языке, но базовые навыки, которые там формируются, применимы к разным языкам.
Кроме того, литература и кино – но литература в гораздо большей степени – стимулируют фантазию. Сегодня это особенно важно, поскольку работы, которые остаются человеку, которые неподвластны машине, требуют креативности. Поэтому эти навыки надо точно развивать, и литература в этом очень сильно помогает.
И чему учится литературный критик у экономистов
Галина Юзефович:Чему я научилась у экономистов – это системности. Гуманитариям не хватает умения видеть любой процесс и предмет как систему. А экономист при виде любого незнакомого пространства начинает его описывать в универсально понятных терминах.
Кроме того, я, опять же как человек гуманитарный и потому относительно неспешный, с замиранием сердца наблюдаю за тем, как же они быстро думают. Эта скорость не всегда напрямую транслируется в качество, иногда, особенно молодые, думают очень быстро, но плохо. Но они думают быстро, поэтому им хватает времени вернуться в исходную точку и построить еще 3–4 модели, пока я, как небесный тихоход, ползу куда-то в направлении, может быть, гораздо более верном. Видеть, как рядом работают мозги, которые обгоняют тебя на четыре такта, – это вызывает чувство, что я живу среди практически богов. И хотя эти боги часто знают меньше, чем я, их вычислительная мощность настолько обходит мою, что вызывает чистый восторг.
